Выбор Балакирева в качестве дирижера не случаен. Еще до съезда, по словам Н. А. Римского-Корсакова, М. А. Балакирев «сильно стал очень часто интересоваться славянскими делами». В его квартире постоянно можно было встретить приезжавших в Россию славян, с которыми он вел оживленные разговоры.
Интерес к славянскому вопросу пробудил интерес и к славянской музыке. В 1866–1867 годах Балакирев стал усердно заниматься просмотром различных народных песен, главным образом славянских и мадьярских.
Вместе с ним смотрел песни и Римский-Корсаков, восхищавшийся балакиревским исполнением этих песен и сделанной им их изящной гармонизацией (Н. А. Римский-Корсаков. «Летопись моей музыкальной жизни», изд. V, стр. 71).
В связи с просмотром песен и предполагавшимся в честь приезда славян концертом, Балакирев, видимо, и написал свою чешскую увертюру. На данные им Римскому-Корсакову темы была написана и «Сербская фантазия».
В программе концерта, кроме перечисленных в статье Стасова сочинений, стояли увертюра к опере «Ундина» Львова, романсы Даргомыжского и Римского-Корсакова, словацкий марш Берлиоза; под упоминаемой в статье оперой Монюшки имелась в виду «Галька».
Приезд славян в Петербург и сопровождавшие его торжества расценивались прессой как историческое событие. В передовой «С.-Петербургских ведмостей» в день славянского концерта говорилось, что «брошенное сегодня зерно не может не пустить от себя ростков и не дать своего единственного плода — свободы всего славянского племени» (1867, 12 мая, № 129).
Историческое значение приезда славян отмечал и Стасов, видя в этом проявление растущих связей славянских народов. Приветствуя дебют Балакирева, считавшегося им лучшим русским дирижером, он особо подчеркивал значение его выступления именно на первом «всеславянском» концерте, на котором «выборные люди всех земель славянских сошлись полюбоваться> на талантливого русского композитора и „высказать ему свое сочувствие“. Славянский концерт, с точки зрения Стасова, был демонстрацией достижений новой русской музыкальной школы не только перед Россией, но и перед Европой, демонстрацией национального искусства перед людьми, „которым музыка дорога как национальное искусство“. [1]
Во главе этого нового русского искусства шла небольшая группа близких Стасову музыкантов, которых он впервые в данной статье назвал „могучей кучкой“. Это выражение, давшее повод к насмешкам реакционной критики, прочно вошло в жизнь, лишний раз доказав, насколько правильны были оценки Стасова.
М. П. Блинова
