Славен город Полоцк - [30]

Однажды перед вечером, когда на кладбище группа пленных под присмотром нескольких лучников засыпала свежую братскую могилу, среди могильных холмов появилось двое нищих. Старик шел неестественно прямо, запрокинув голову и выставив белую бороду, опираясь рукой о палку, а вторую подав поводырю-калеке. Этому было едва ли более четырнадцати лет. Его левая нога не разгибалась, застыла в полусогнутом положении, и потому он передвигался короткими неуклюжими прыжками.

Никто не заметил, откуда пришли убогие, как попали на это мертвое поле, со всех свободных сторон окруженное нехоженым лесом. Дед был тощ, одет в такие же отрепья, как все, кто кончал тут свою жизнь. Лицо мальчика темно, как земля. Уж не встали ли они из этих безвестных могил? Они медленно приближались, спотыкаясь, обходя кусты и холмики.

Лучники забеспокоились. Вот и пленные, воткнув лопаты в землю, принялись креститься, со страхом вглядываясь в подходившую пару.

— Затихли чего, люди? Чего испугались? — спросил слепец, останавливаясь. Он сбросил с плеч свою полную суму для подаяния, с глухим тяжелым стуком она упала на землю. — Кто тут старший?

— Я, ну, — ответил один из лучников с совсем юным лицом. Челюсть у него прыгала, голос дрожал. Он не мог оторвать глаз от лица слепца и чем дольше глядел, тем больше проникался суеверным страхом.

— А что, много тут ныне небожчиков поховано? — спросил слепец. — А в томлении кто еще остался? Из Новгорода есть? Из полочан?

— Есть, ну. — Голос лучника совсем осекся, он попятился, разинув рот и выставив обе руки вперед. — Чур, чур меня, — шептал он скороговоркой.

— Меня не бойся, человек я. А совести своей страшись, — тихо сказал дед и перекрестился. — В годы минулые дозволено мне было входить в ваш двор, сказы людям сказывать. А как теперь? Жив еще Роман среди вас? Он знает...

— Жив Роман, — словно бы с облегчением отозвался лучник. — Вот идет.

Из калитки показался охранник с копьем и торопливым шагом направился к группе.

— Ты это, Кириан? — крикнул он еще издали. — А я уж думал — помер. Два года не было тебя.

— Много за эти годы людей в землю поклал? — спросил слепец, без улыбки встречая своего знакомого.

— Тем уж наказан господом. Сам знаешь — не по своей воле я тут.

— А грех на тебе, а не на пославшем тебя, — строго возразил дед. — Или забыл про Микифора-предателя, коего святой Илья копьем покарал? Ну, веди же меня к землякам, поглядеть на них хочу.

Суровый облик слепца, решительность его тона, а главное, его слова «поглядеть хочу» снова смутили суеверного лучника.

— Давно ты тут?.. Зовут как? — неожиданно обернулся к нему слепец и взял его за руку. — Не бойся меня, человек я, отец, чай, тебе.

Слепец держал руку юного лучника, и тот, словно жалуясь старшему, рассказывал: зовут Иваном, схвачен под Смоленском. Ради того, чтобы не быть проданным за море, обязан служить князю Глебу.

— Не князю, а Вельзевулу, — поправил слепец. — Того в раба не обратишь, чья душа рабства не приемлет... Ну, веди нас...

В землянке, куда привели убогих, содержалось около сотни мужчин. Все были пойманы недавно. Они еще не успели отощать, не потеряли надежды, были злы и задиристы. Потому эта яма охранялась тщательнее других: два часовых с секирами и пиками при входе, один — у единственного окошка да по одному приходилось на каждый из четырех рядов нар. Оно, пожалуй, и не так уж много на сотню крепких мужчин, да ременные путы на ногах позволяли тем делать лишь короткие шажки, а дабы не пытались пленные развязать свои путы, руки на спине у них были скручены ремнями.

Иоанн сам поднялся навстречу, едва только увидел слепца. Сдержанно приветствовал его, присматриваясь к поводырю, узнавая и не узнавая его.

— Где место твое? — улучив минуту, тихо спросил дед.

— Наверху, в самой середине.

— На ночь на низ переходи, на край в глубине.

— Нельзя, то место для битых.

— Стань и ты битым.

Было время кормления. К небольшому столу сбоку от входа каждый охранник приводил одного пленного из своего ряда, развязывал ему руки и стоял за спиной, пока тот черпал деревянной ложкой из общей миски овсяное хлебово. Поевшим снова связывали руки, их место у стола занимали другие.

— Не густо сегодня наварено, — произнес Иоанн, помешав ложкой в миске.

— На твою утробу еще не народило, — отозвался его охранник. — Вот дождик пойдет, жабки подрастут да в котел к нам прыгать начнут...

— Да тебя ими угостим, — подхватил Иоанн и плеснул охраннику в лицо ложку варева.

Два охранника свалили Иоанна, оттащили в сторону, стали его избивать.

Не впервой тут случалось, что тихий пленник нежданно впадал в буйство. Выходке Иоанна никто не удивился. Пока его избивали, вязали, волокли в глубину землянки, мальчик-поводырь не спускал с него испуганных глаз. Может, крикнул бы что-нибудь негодующее этим охранникам, да лежала на его плече рука деда и словно напоминала: «Молчи... держись!..»

И поводырь нашел силы ничем не выдать себя.

Через час все пленные лежали на нарах, охранники сидели на своих местах да в дальнем конце нижнего яруса нар, на месте для битых, стонал избитый Иоанн.

Слепец слегка тронул струны своих гуслей.

— Начинай, — кивнул ему старший охранник.