Славен город Полоцк - [21]
Еще шли на вече ожесточенные споры и все новые разгорались над городом пожары, а два чернеца уже ввели на помост шатавшегося от слабости Всеслава. Жмуря глаза, опираясь на плечо одного из монахов, в простом рубище, с большой язвиной на лбу, Всеслав был похож на иконописного мученика. Стефан коротко рассказал его родословную — от самого Рюрика она начиналась — и предложил вечу избрать Всеслава князем.
— Будешь ли судить по правде, как бог повелел и святое писание призывает? — неторопливо раздалось из толпы, едва игумен умолк. — Запретишь ли добавочные и незаконные налоги на соль?.. Дозволишь ли свободно торговать с Новгородом, и Черниговом, и Владимиром, и Суздалем и иными землями Руси?.. Отпустишь ли из рабства всех русских людей, хитро и неправо завлеченных в него?.. Поменяешь ли кощеев-половцев на наших людей, томящихся в плену половецком?.. Пожелаешь ли оборонять наши торговые суда от разбойников на всех реках от Варяг до Грекы?.. Запретишь ли лихварям продавать детей русских в Царьград?.. Сумеешь ли замириться с другими русскими князьями, чтобы не шли больше войною брат на брата?
Купцы и ремесленники, ставшие в эти дни хозяевами города, были недоверчивы, дотошны, хотели услышать твердые ответы на все свои вопросы, прежде чем отдать Всеславу киевский стол. Рядом с Всеславом стоял игумен, шептал ему на ухо:
— Кланяйся, кланяйся, кланяйся!..
И после каждого поклона Всеслава игумен громко провозглашал:
— Согласен князь... А молчит, бо немощен.
— Так поцелуй же к нам крест, а мы поцелуем крест к тебе...
Толпа на площади ждала от Всеслава клятвы, и он, превозмогая негодование, сделал вид, будто целует крест, поднесенный к его устам игуменом-примирителем.
Нет, не всесильным князем, не господином над всеми киевлянами, неограниченным в своей воле, стал Всеслав, а всего лишь ряженым, пленником в маскарадном костюме. И дворец, который иноземные купцы сравнивали порой с дворцами византийских императоров, — это всего лишь драгоценная шкатулка для него, которого черный люд Киева, должно быть, хотел видеть говорящей куклой.
Когда Всеслав однажды приказал нескольким дружинникам из полусотни, данной ему для личной охраны, доставить к нему купца Кароту, того самого, который на вече требовал от князя крестоцелования, вместе с купцом прибыло несколько городских старост. Задуманную расправу пришлось отложить. Когда Всеслав попытался разоружить некоторых своих ненадежных дружинников, остальные воспротивились этому, сказав: «А без них мы не сможем твою жизнь защитить».
Вот оно как! Вожделенный великокняжеский стол, за обладание которым Всеслав боролся несколько десятилетий, который грезился ему каждую свободную минуту его бурной жизни, обернулся хитроумным капканом: один неосторожный шаг — и голова с плеч! Да будь они прокляты, крамольные киевляне! Разве Всеслав искал у них чести быть для них таким князем — ручным, как комнатный голубь?
Попробовал было Всеслав бежать от навязанного ему позорного княжения. Выехал ночью за город и несколько времени скакал по Смоленской дороге. Дважды окликнули его ехавшие позади гриди:
— Назад повернуть пора, княже!
И повернул. Боялся, что вместо третьего оклика пошлют вдогонку каленую стрелу.
Через семь месяцев польское войско, приведенное Изяславом, подступило к мятежному Киеву. Не надеялся Всеслав отстоять город да и не желал этого. Пропади они пропадом — такие подданные ему не нужны!
Всеслав переоделся ремесленником, бежал из города, без сожаления выдав горожан на расправу оккупантам и ярому Изяславу.
Торопясь в Полоцк, Всеслав скоро загнал коня. Добыть в пути второго не сумел. Оставшийся путь шагал пешком, ободранный и голодный. В дороге узнал от беглых людей, что Изяслав многих киевлян убил, еще больше ослепил, «изгнал» торг с Подола на Гору — ближе под княжью руку — и придумал много других казней для своих мятежных данников. Радовался Всеслав, слушая эти рассказы. Так же поступит он у себя в Полоцке. Надолго запомнят ремесленники, каково князя вязать и в плен возить.
Лишь одного не мог решить Всеслав: как поступить с Глебом? Не казнить же сына! В княжьих домах нередко случалось, что брат убивал брата, что сын отца со свету сживал, когда полагал, что уже сам может княжить, а отец оказывался слишком долговечным. Это было почти освящено вековой традицией не только на Руси, но и во всех странах, где земля и ее обитатели были поделены на вотчины — наследственную собственность княжеских домов. Но как убить сына! Кому же тогда по смерти Всеслава достанется его стол? Ярославичам? При одной мысли об этом князь приходил в неистовство. Не для того он жизнь свою положил, всякими способами приобретал рабов, земли, скот, драгоценности, селища, данников, чтобы все это досталось потом его злейшим врагам. Лучше такой сын, как Глеб, а если бы его не было — лучше усыновить змея и оставить его наследником княжества, чем хоть ногату дарить Ярославичам.
К возвращению Всеслава и жители посада, и многочисленная замковая челядь в душе отнеслись с полным безразличием. Не все ли равно, как зовут твоего господина: Всеслав или Глеб? Суть-то у них одинакова. Кто провинился перед властью в смутные дни, тех Глеб уже наказал, да так, что другого наказания им не понадобится. Не наказаны лишь те, кого не удалось пока достать — Ондрей с Иванко, Прокша да два гридя, ушедшие, по слухам, в другие княжества.
