Славен город Полоцк - [19]

Скоро на площади не осталось ни военнопленных, ни гражан, а лишь стонали и ругались побитые конвоиры да лежал удавленный Алипий.

8

На реке Немиге под Минском войска Ярославичей были остановлены передовыми отрядами Всеслава. Сам Всеслав, опасаясь нападения на свою столицу Полоцк, задержался в городе, чтобы укрепить его. Он приказал рыть вокруг замка второй ров и соединить его протокой с Полотой, велел возить из лесу бревна.

«Себя водой боронит, а наши домы огню оставляет», — роптали жители посада, вспоминая прошлые разорения Полоцка Ярославичами. Притворившись, что плохо поняли приказ, они начали рыть ров вокруг всего посада, длиной в несколько тысяч шагов. Князь, разумеется, немедленно обнаружил самовольство, но в свою очередь притворился, что именно этого он и хотел, — не время теперь спорить с посадом, да и сил для этого нет — большая часть дружины вместе с ополчением дралась на Немиге. Князь отобрал несколько артелей искусных градорубов, посулил им хорошо уплатить, приказал обновлять град вокруг замка, строить в нем убежища для женщин и детей. Много людей он отправил на дальние подступы к городу — рыть потайные яминки против коней противника, делать завалы на лесных дорогах. Сам ежедневно объезжал мастерские, где ковалось оружие, торопил поставщиков смолы, камней, багров для сталкивания лестниц. Часто его можно было встретить в сопровождении лишь одного-двух отроков где-нибудь на пустынном берегу Двины, на видьбеской дороге, в пригородном селище, в убогой кузне. Видно было, что не намерен Всеслав мириться с русскими князьями, готовится к упорной борьбе. А сколько в той борьбе прольется крови — об этом, знать, не задумывался.

Однажды вечером, сопровождаемый одним телохранителем, Всеслав остановился в глухом переулке ремесленного конца у кузни, чтобы проверить, так ли делают и ко времени ли будут готовы новые запоры к воротам и новые цепи к подъемному мосту, которые он заказал. Привязали коней к изгороди, вошли в мастерскую. Вдруг с улицы донесся топот. Князь и гридь бросились к двери. На коне гридя сидел горбатый мальчишка, скакал прочь, уводя и коня Всеслава в узде. Не успел князь слова сказать, как что-то тяжелое ударило его по темени...

Медленно возвращалось к Всеславу сознание. Сначала он увидел тусклый лик богоматери, который, то приближался, то удалялся, щуря на него недоверчивые глаза. Затем ему почудилось, что Мария сошла со своей доски, наклонилась над ним, и лицо ее почему-то оказалось морщинистым и старым.

— Слава богу, живой, — услышал вдруг Всеслав ее слова.

— Так я и не сильно тронул — кулаком, а не молотком, — раздался сбоку другой голос.

Потом Всеслав разглядел под иконой черный чурбанчик Перуна. Это был его бог, бог-воин, старый друг разбойников, рабовладельцев и князей. И хотя князь давно выбросил из своего замка всех идолов, поняв, что они фальшивые боги и ничуть не способствуют усилению справедливой княжеской власти, все же он теперь обрадовался встрече — знать, не к худу она. Всеслав услышал перешептывание, чье-то тяжелое дыхание. Медленно повернул голову на звуки. Изба оказалась полна людей. Плотным полукругом они стояли перед лежанкой, как, бывало, на ряде стояли перед его креслом. Ни одного благородного лица, одни низкие люди: пятеро рабов, беглый закуп, отпущенный на волю старый дурень — кузнец, чей предательский удар свалил его, седая бабка. Отдельно у двери стояли два его бывших гридя. Когда взгляд Всеслава снова остановился на лице кузнеца, тот поклонился, сказал:

— Прости, княже, за тяжелую руку. Неосторожно ты ездить стал. Раньше десять гридей за собой водил, теперь одного.

— Гриди против врагов посланы. А мне людей не бояться — общая беда на нас идет, ради всех стараюсь.

— Беда-то общая, да причина не общая, — промолвил Прокша. — Вся вина на тебе одном, княже.

Всеслав с усилием приподнялся, сел, опустив ноги с лежанки и держась руками за ее борта. Увидав, что к князю возвращаются силы, люди вокруг него заговорили громче:

— Ты, княже, — выкрикнул молодой раб-чеканщик, — взял меня хитростью за полгривны долгу. Посулил через три месяца отпустить, за восемь же лет мой долг теперь — полета гривен, уже я неоплатный по дни живота моего, с детьми и внуками... Какой же карой карать тебя за это лиходейство, князь?

— Прости князя, — тихо подсказал ему Ондрей, — как я простил.

— А меня, княже, — заговорил другой раб, учитель игры на арфе, добытый в походе на Смоленск, — твои люди силой взяли. За то, что я свой дом боронил, меня твоим кощеем нарекли... Брата убили, жену обесчестили, дом сожгли... Чем ответишь мне за все?

— И ты князя прости, — сказал Ондрей.

— А у меня, княже, по твоему слову спалено дом, жену и дочку. — И руки Прокши потянулись к лицу князя.

Ондрей отвел его руки, стал впереди него.

— И он тебя, княже, сегодня прощает, — промолвил Ондрей. — А ради чего — послушай.

Но Всеславу не терпелось узнать, почему его телохранители оказались в этой компании и нельзя ли их еще сейчас повернуть на свою сторону.

— Вы почему же убегли? — обратился к ним Всеслав. — Кого из вас обидел?

— Обиды, князь, не было, да страшная казнь ждала, — ответил младший гридь, смелый юноша, в преданности которого Всеслав однажды имел случай убедиться.