Славен город Полоцк - [100]

— Другого пана подберут тебе, — неожиданно жестко ответил Демьян, — православного. Слава богу, много их наплодилось, в каждой державе есть, на любой вкус и мерку найдутся... Ты ли сгонишь пана? Великие люди пробовали, да не сумели.

Нет, что-то солдат знал такое, чего Софрон не понимал. И он ждал, чтобы Демьян сказал еще что-нибудь, открыл ему завтрашний день: должна же жизнь пойти ныне по-иному.

Ничего не сказал солдат, а попросил у Евдокии попить.

Она метнулась к полке, сняла кувшин с остатками молока и глиняную чашку. Солдат вылил молоко в чашку, поблагодарил девушку взглядом, оглянулся на Софрона и протянул чашку Гришке. Поколебавшись, тот взял ее обеими ручонками, поднес ко рту и уже не отрывался, пока не допил.

И пока он пил, добрая, хотя и суровая улыбка не сходила с лица Демьяна. Он взял из рук мальчика пустую чашку, с поклоном передал ее Евдокии.

— Что ж, рад, что повидал вас... браты названные... Велик наш народ, не может такой народ пропасть.

На привале прозвучал сигнал. Демьян торопливо обнял Гришку, поклонился Евдокии и трижды расцеловался с Софроном.

Мальчик увязался за солдатом, провожал его до самой поляны. И тут ему захотелось, чтобы солдат еще раз обнял его. Когда тому уже нужно было становиться в строй, мальчик протянул к нему руки. Демьян пригнулся. Маленький хитрец обхватил его шею руками и крепко сомкнул их.

— Приходи к нам еще, — шепнул он.

Все солдаты уже стояли на своих местах. Лишь один Демьян продолжал не то бороться, не то баловаться с мальчиком. К нему подскочил офицер, ударил его кулаком по темени, рванул из его рук мальчика и отшвырнул в сторону. Затем хлестнул выпрямившегося Демьяна по щеке, выкрикнул слова команды.

Солдаты проходили мимо распростертого на земле мальчика и отворачивали свои сумрачные виноватые лица.

7

Крепостные и арендаторы пана Тиборовского все не выходили на барщину, и каждый знал, что чем дольше так будет продолжаться, тем более жестокой будет кара, если пан одолеет. Надеялись, что новая власть вмешается в спор, рассудит по справедливости.

Через три дня на поляне снова остановился русский отряд. Одни пошли по дворам созывать мужиков, другие чего-то ждали. Софрон не был крепостным, не пошел на поляну, но, стоя на пороге избы, все видел и слышал. Недобрые предчувствия овладели им. Они укрепились, когда рядом с офицером появился пан Францевич.

Офицер объявил приказ. Именем какого-то генерала, посланного сюда ее императорским величеством, предлагалось всем черным людям работать там, где работали раньше: каждому крестьянину у своего помещика, каждому кабальному человеку у своего хозяина, монастырским крепостным в своих монастырях. Кто же не пойдет работать, а станет хозяину своему перечить, тех преступников карать по законам империи Российской.

Офицер умолк. Молчали и мужики, еще не постигнув всего до конца, не желая верить в то, что услышали.

— Но, — поспешил добавить управляющий, — великодушный пан Тиборовский, который давно ждал нынешнего счастливого дня, по случаю воссоединения сих земель отпускает всем своим людям их вины и надеется, что не станут впредь неразумно противиться его воле. Приходите, работайте, как бы каждый из вас работал на отца своего.

По команде офицера солдаты цепочкой окружили крестьян и направили оружие на толпу. Офицер выкрикнул еще какое-то слово — и солдаты, словно бездумные слепые существа, двинулись прямо на людей, не глядя на них, но угрожая задеть оружием, если они не освободят дорогу. А дорога была оставлена только одна: в имение пана Тиборовского.

Солдаты шли мерным шагом и гнали перед собой эту угрюмую толпу, чем-то похожую на косяк рыбы, захваченный сетью.

В цепи солдат Софрон искал глазами своего побратима Демьяна и не находил его.

Вот и одолел пан Тиборовский. Не принесла новая власть воли крепостным. Ну, а он, вольный человек Софрон, — куда ему деваться? Если бы не барщина! Если бы все семь дней недели он работал на себя! А может, удастся упросить пана Тиборовского?

И Софрон побрел в имение.

Дорога лежала мимо рынка. Софрон давно не был здесь, свернул на площадь и не поверил своим глазам.

Множество народу понаехало на рынок из ближних и дальних деревень. Рядами стояли возы с пенькой и льном. Никого не таясь, люди продавали мед, воск, смолу.

— А как же запрет пана? — растерянно спросил Софрон.

— Ныне пан и свое не знает куда девать, — весело отозвался разбитной купчина Фрол Силантьев. — В немцы-то дорогу панам перекрыли! Не могут больше беспошлинно бегать туда и обратно, как псы из-под ворот. Царица, небось, не их король дерьмовый!

— И кары от пана не будет? — все не верил Софрон.

— Не будет! — Купчина взмахнул рукой, точно обрубая что- то. — Не вольно стало панам смертью холопов карать. Бить — бей, без этого, ведомо, нельзя, а за смерть холопа и с пана спрос. Так-то! — подмигнул он, очень, видимо, довольный новой властью, новыми порядками.

Софрон вслушивался в знакомые, давно позабытые звуки торга, вдыхал его запахи, наблюдал суету, и торжеством полнилась его грудь, ему казалось: пришла-таки весна после долгой голодной зимы.

— А ты не станешь ли снова холсты ткать? Многие ткачи уже ладят свои станки, — вывел его из задумчивости Силантьев.