Слава - [2]

Шрифт
Интервал

— Ну? Я с вами разговариваю! — завопил Виоланс.

Соланж вздрогнула. Еще несколько мгновений и отвечать будет поздно! Но что сказать? Отчаянно призывала она на помощь все свои плодотворные выдумки писательницы. Но её героини, начиная с баронессы Д,Андиньи и до крошки Сюзи Амбруаз, от утонченной Элиан Болли до трепетной Наны Гратада, не спешили на её зов. Это слишком глупо, в конце концов! Она, Соланж Виоланс, которая в своих романах спасала столько выдуманных героинь от вульгарных бытовых сцен, она одурачивала стольких бешеных мужей, мирила столько распадавшихся пар, не может ничего сделать, чтобы спасти себя и достойно выйти из этой глупой ситуации? Как будто она весь свой рассудок израсходовала на романы, и его осталось чуть-чуть для повседневного употребления. И этот дурак Бруйеду, который теребил свои запонки на манжетах. И этот толстяк Леон, который размеренно вздыхал и надувался как баллон. Скоро он лопнет. Точно! Чтобы выиграть время, она пролепетала:

— Ты…Ты не уехал в Брюссель?

Вот этого не следовало говорить. Бруйеду перекосило. Толстяк Виоланс гомерически расхохотался и зарычал:

— Я никому не отчитываюсь. Я сам требую отчета. Телеграмма пришла в последний момент…отменили…Но что он здесь делает???

— Ну, это так просто, — заикался Бруйеду

— Да, это очень просто, — подтвердила Соланж

— Вы так полагаете? — закричал Виоланс, — Что он тут делает, у меня, за этим столом с едой, с моей женой в хламиде мусульманского отшельника?

— Да, вот, — продолжила Соланж, — Месье Бруйеду проходил мимо…и, кстати, когда он проходил…я с моей стороны…

Брови Виоланса сошлись вместе на переносице. Его глаза становились белыми и круглыми как стеклянные шарики. Рот исказился и он сжал кулаки:

— Что ты воображаешь, Леон? — закричала Соланж, — Осторожно, есть такие подозрения, которых целомудрие женщины не приемлет. Всему есть предел, который не дозволено переходить. Я требую минимального уважения и адекватного понимания. Месье Бруйеду зашел ко мне, это так…

— Рад, что ты признаешь…

— Он зашел ко мне для…для…

— Да, зачем? — спросил Виоланс.

— Ну, это так деликатно… по поводу…

— Я понятия не имею, какой повод может быть у моего личного секретаря?

— Есть повод…по поводу…

С месье Бруйеду пот лил градом. Соланж вся порозовела, волосы растрепались, её глаза наполнялись слезами. А Виоланс страшно скрипел зубами и ругался:

— Подлецы! Подлецы!

— Это по поводу…Я не хотела тебе говорить…он меня попросил не упоминать об этом…об…

Вдруг ангельская улыбка засияла на лице взволнованной Соланж. Она глубоко вздохнула и сказала медовым голосом:

— Ты все хочешь узнать? Ладно! Мой бедный Бруйеду, я должна открыть ему наш маленький секрет.

У Бруйеду сердце ушло в пятки.

— Ах, — сказал он слабым голосом.

— Да, — продолжала Соланж, — Бруйеду зашел ко мне потому, что недавно закончил книгу и нуждался в моей поддержке, для представления своего романа издателю.

— Как? — выдохнул Бруйеду.

— Что за сказки? — переспросил Виоланс.

— Чистая правда, дорогой.

Виоланс переводил свой взгляд то на жену, то на своего секретаря, то на носки своих туфель. Вдруг он взорвался смехом:

— Вот это да! Вот это да!

— Нечего смеяться, сказала Соланж. Роман Бруйеду заслуживает внимания. Но наш молодой автор скромен как скворец. Боялся показывать мне свою рукопись. Он не хотел, чтобы ты подозревал его в недобросовестном отношении к своим обязанностям секретаря в пользу литературных опусов.

— Что за вздор? — сказал Виоланс, — я ведь не дикий человек!

-Я говорила ему то же самое, душа моя. Тем не менее, это его не успокоило. Он попросил держать в секрете нашу сделку. И пользуясь твоим отсутствием, я думала основательно обсудить с ним книгу.

Леон Виоланс позволил себя убаюкать этим объяснением. Свободный от всех подозрений, он почувствовал, что жизнь прекрасна. Лицо стало розовым, а взгляд уверенным, он похлопал своего секретаря по плечу:

— Какой скрытный! Значит, вы тоже занялись литературой? Какая зараза! Бруйеду пишет романы! Это надо же! Извините, но я еще не могу к этому привыкнуть!

— Я тоже, месье Виоланс, — сказал Бруйеду.

Виоланс громко от души расхохотался, открыв рот до ушей:

— Проказник! Пример моей супруги вскружил вам голову, да?

— Ах…да…да,…- пробормотал Бруйеду.

-Значит, она виновата и правильно сделала, что пригласила на ужин и пообещала вам посодействовать в издании книги. Да, кстати, скажите мне, голубчик, как называется ваш роман?

— Название? — переспросил Бруйеду и колени у него задрожали.

— Да, — сказал Виоланс.

— «Жгучие уста», — сказала Соланж с поражающей интуицией.

— «Жгучие уста»? Но это игриво, дорогая! — усмехнулся Виоланс, — Горячие уста! Ах, бездельник. С удовольствием прочту. Такой роман меня согреет длинными, зимними вечерами. Я вспомню свои двадцать лет. Жгучие уста!…

Измученный Бруйеду с трудом улыбался.

— А сюжет? — спросил Виоланс.

— Ну, это очень простая история, — сказал Бруйеду, — о мужчине и женщине.

— Которые любят друг друга? — подсказал Виоланс

— Да!

— Ну, это очень оригинально, голубчик!

— Не совсем так. Они не любят друг друга… Или скорее, сначала они не знают, что любят друг друга, а в действительности они любят друг друга по — настоящему, а потом они думают, что любят друг друга, а они уже не любят друг друга и, в конце концов, они думали, что не любят, а они любят…


Еще от автора Анри Труайя
Антон Чехов

Кто он, Антон Павлович Чехов, такой понятный и любимый с детства и все более «усложняющийся», когда мы становимся старше, обретающий почти непостижимую философскую глубину?Выпускник провинциальной гимназии, приехавший в Москву учиться на «доктора», на излете жизни встретивший свою самую большую любовь, человек, составивший славу не только российской, но и всей мировой литературы, проживший всего сорок четыре года, но казавшийся мудрейшим старцем, именно он и стал героем нового блестящего исследования известного французского писателя Анри Труайя.


Семья Эглетьер

Анри Труайя (р. 1911) псевдоним Григория Тарасова, который родился в Москве в армянской семье. С 1917 года живет во Франции, где стал известным писателем, лауреатом премии Гонкуров, членом Французской академии. Среди его книг биографии Пушкина и Достоевского, Л. Толстого, Лермонтова; романы о России, эмиграции, современной Франции и др. «Семья Эглетьер» один роман из серии книг об Эглетьерах.


Алеша

1924 год. Советская Россия в трауре – умер вождь пролетариата. Но для русских белоэмигрантов, бежавших от большевиков и красного террора во Францию, смерть Ленина становится радостным событием: теперь у разоренных революцией богатых фабрикантов и владельцев заводов забрезжила надежда вернуть себе потерянные богатства и покинуть страну, в которой они вынуждены терпеть нужду и еле-еле сводят концы с концами. Их радость омрачает одно: западные державы одна за другой начинают признавать СССР, и если этому примеру последует Франция, то события будут развиваться не так, как хотелось бы бывшим гражданам Российской империи.


Моя столь длинная дорога

Анри Труайя – знаменитый французский писатель русского происхождения, член Французской академии, лауреат многочисленных литературных премий, автор более сотни книг, выдающийся исследователь исторического и культурного наследия России и Франции.Одним из самых значительных произведений, созданных Анри Труайя, литературные критики считают его мемуары. Это увлекательнейшее литературное повествование, искреннее, эмоциональное, то исполненное драматизма, то окрашенное иронией. Это еще и интереснейший документ эпохи, в котором талантливый писатель, историк, мыслитель описывает грандиозную картину событий двадцатого века со всеми его катаклизмами – от Первой мировой войны и революции до Второй мировой войны и начала перемен в России.В советское время оригиналы первых изданий мемуаров Труайя находились в спецхране, куда имел доступ узкий круг специалистов.


Иван Грозный

Личность первого русского царя Ивана Грозного всегда представляла загадку для историков. Никто не мог с уверенностью определить ни его психологического портрета, ни его государственных способностей с той ясностью, которой требует научное знание. Они представляли его или как передовую не понятную всем личность, или как человека ограниченного и даже безумного. Иные подчеркивали несоответствие потенциала умственных возможностей Грозного со слабостью его воли. Такого рода характеристики порой остроумны и правдоподобны, но достаточно произвольны: характер личности Мвана Грозного остается для всех загадкой.Анри Труайя, проанализировав многие существующие источники, создал свою версию личности и эпохи государственного правления царя Ивана IV, которую и представляет на суд читателей.


Этаж шутов

Вашему вниманию предлагается очередной роман знаменитого французского писателя Анри Труайя, произведения которого любят и читают во всем мире.Этаж шутов – чердачный этаж Зимнего дворца, отведенный шутам. В центре романа – маленькая фигурка карлика Васи, сына богатых родителей, определенного волей отца в придворные шуты к императрице. Деревенское детство, нелегкая служба шута, женитьба на одной из самых красивых фрейлин Анны Иоанновны, короткое семейное счастье, рождение сына, развод и вновь – шутовство, но уже при Елизавете Петровне.


Рекомендуем почитать
Прекрасны лица спящих

Владимир Курносенко - прежде челябинский, а ныне псковский житель. Его роман «Евпатий» номинирован на премию «Русский Букер» (1997), а повесть «Прекрасны лица спящих» вошла в шорт-лист премии имени Ивана Петровича Белкина (2004). «Сперва как врач-хирург, затем - как литератор, он понял очень простую, но многим и многим людям недоступную истину: прежде чем сделать операцию больному, надо самому почувствовать боль человеческую. А задача врача и вместе с нимлитератора - помочь убавить боль и уменьшить страдания человека» (Виктор Астафьев)


Свете тихий

В книгу «Жена монаха» вошли повести и рассказы писателя, созданные в недавнее время. В повести «Свете тихий», «рисуя четыре судьбы, четыре характера, четыре опыта приобщения к вере, Курносенко смог рассказать о том, что такое глубинная Россия. С ее тоскливым прошлым, с ее "перестроечными " надеждами (и тогда же набирающим силу "новым " хамством), с ее туманным будущим. Никакой слащавости и наставительности нет и в помине. Растерянность, боль, надежда, дураковатый (но такой понятный) интеллигентско-неофитский энтузиазм, обездоленность деревенских старух, в воздухе развеянное безволие.


Ого, индиго!

Ты точно знаешь, что не напрасно пришла в этот мир, а твои желания материализуются.Дина - совершенно неприспособленный к жизни человек. Да и человек ли? Хрупкая гусеничка индиго, забывшая, что родилась человеком. Она не может существовать рядом с ложью, а потому не прощает мужу предательства и уходит от него в полную опасности самостоятельную жизнь. А там, за границей благополучия, ее поджидает жестокий враг детей индиго - старичок с глазами цвета льда, приспособивший планету только для себя. Ему не нужны те, кто хочет вернуть на Землю любовь, искренность и доброту.


Менделеев-рок

Город Нефтехимик, в котором происходит действие повести молодого автора Андрея Кузечкина, – собирательный образ всех российских провинциальных городков. После череды трагических событий главный герой – солист рок-группы Роман Менделеев проявляет гражданскую позицию и получает возможность сохранить себя для лучшей жизни.Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».


Русачки

Французский юноша — и русская девушка…Своеобразная «баллада о любви», осененная тьмой и болью Второй мировой…Два менталитета. Две судьбы.Две жизни, на короткий, слепящий миг слившиеся в одну.Об этом не хочется помнить.ЭТО невозможно забыть!..


Лягушка под зонтом

Ольга - молодая и внешне преуспевающая женщина. Но никто не подозревает, что она страдает от одиночества и тоски, преследующих ее в огромной, равнодушной столице, и мечтает очутиться в Арктике, которую вспоминает с тоской и ностальгией.Однако сначала ей необходимо найти старинную реликвию одного из северных племен - бесценный тотем атабасков, выточенный из мамонтовой кости. Но где искать пропавшую много лет назад святыню?Поиски тотема приводят Ольгу к Никите Дроздову. Никита буквально с первого взгляда в нее влюбляется.