Слава Роду! Этимология русской жизни - [13]

Я присел на выворотень, вытер пот с лица, попытался успокоиться, подавить неожиданное волнение – ещё ведь идти и идти. А если и впрямь я на грани помешательства или меня затянуло в какую-то магнитную дырку и я отсюда никогда не выберусь? Я вынул из рюкзака компас, поглядел на него – вроде показывает, что иду верно, на восток. Видения пропали! Мне стало даже немного жалко, что больше не вижу себя по телевизору в смокинге и манишке, стоящим у микрофона меж дубов-колдунов.

«Эх, как было бы славно, если б кто-нибудь меня сейчас на машине подбросил до города!» – промелькнула в голове шальная мысль. Я понимал, что такая мечта ещё глупее и безнадёжнее, чем моё будущее в телевизоре. Сижу на выворотне в глухомани и жду, что сейчас вынырнет из зарослей попутка с зелёным огоньком и шашечками на дверцах, остановится около меня, водила спросит: «Вам куда? И мне туда же! Садитесь».

И вдруг… Не верю своим ушам! В глубине леса урчит мотор. Дорога извилистая, тайга с двух сторон дремучая, сама машина не видна – может, почудилось? Или впрямь колдовской лес? Звук явно приближался. Медленно, словно какое-то тяжёлое боевое орудие кряхтело на очень медленной скорости, пробираясь по тесной ему дороге. Я приподнялся, наивно полагая, что стоя раньше увижу, кто сейчас облегчит участь будущего знаменитого тележурналиста, лауреата Государственной премии.

Из-за таёжного поворота показалась морда десятитонного грузовика. Когда выполз весь, я понял, почему он так напряжно кряхтел – кузов был нагружен лесом: стволы уложены аккуратно друг к дружке, как снаряды для какого-то дальнобойного орудия.

Но что это?! Теперь я уже не верил своим глазам – точно явление аномальное – за рулём сидела… нет, этого не могло быть – молодая женщина! В деревнях таких называют молодухами. Белокурая, словно из сна юноши периода первого созревания. Весь этот грузовой «механизм» медленно ко мне подползал, а видение не пропадало – оно ловко крутило баранку размером с колесо от телеги, как заправский мужик-водила. С радостью для себя отметил, что «видение»-то очень даже ничего!

Впрочем, в тайге любая женщина очень даже ничего. А если ещё и белокурая! Слово «блондинка» в то время не было отрицательным.

Монстр-грузовик, увидев меня, насмешливо фыркнул и остановился, «видение» высунулось из окна:

– Ну что, журналист, тебя подвезти? – Она так приветливо улыбалась, что я забыл и об аномальной зоне, и о своём будущем в телевизоре, и даже о смокинге с манишкой.

В моей голове ничего не срасталось – хорошенькая блондинка за рулём лесовоза в тайге? Я даже не сразу понял смысл сказанных ею слов. И только когда взобрался в высокую кабину, у меня аж мурашки по телу побежали: «Откуда она знает, что я журналист?»

Вопрос сам вырвался из меня:

– Откуда ты знаешь, что я журналист?

– Я ведьма! – Она рассмеялась, как обычно смеются русские женщины, когда рассказывают о какой-нибудь своей неприятности. К примеру: «Ой, мне премию не дали», «Мой муж совсем сдурел!» или «А мой-то алкоголиком стал»… Всё это наши бабы будут пересказывать друг другу, непременно хихикая.

– Какая ж ты ведьма, если голубоглазая?

– Я добрая ведьма, не боись. – Она снова засмеялась далеко не ведьмаческим смехом. – Из Москвы, что ли?

Может, и вправду ведьма? Или экстрасенс?

Потому и лес казался колдовским, что она уже приближалась, сидя верхом на своём монстре? Мне стало стыдно от такой мысли. Я ведь бывший комсомолец, атеист! С другой стороны, откуда она узнала, что я журналист из Москвы? Я даже малость оробел, когда она стала отвечать на мой вопрос, хотя я вслух его не задал:

– А кто, по-твоему, к нам забрести может? На работягу ты не похож, вон руки чистенькие. Фотоаппарат, блокнот в кармане, две ручки шариковые… бамовский работник? Глаза не комсомольские. Значит, журналист! Складно объяснила? Ну, теперь ты давай гадай.

– О чём?

– Ну про меня. Хочу проверить, ты способный или только кажешься?

Она разговаривала со мной так, словно была хозяйкой всей этой колдовской таёжной глуши, а я – бездарным учеником местного лесника.

– Кто ты? Ты… ты… – Мне очень не хотелось ошибиться, ударить в грязь лицом, и я сообразил: – Ты… водитель грузовика! Нет, водитель мужского рода… Ты водило! Впрочем, это ещё хуже – среднего рода. Ты это… шофёрка!

– Шутник, что ли? Не угадал, вторая попытка.

– Лесорубка: сама рубишь, сама отвозишь. Теперь складно?

– Не очень. Ты ж не акын – что вижу, то пою. Попытка третья, последняя. Угадаешь – разрешу себя поцеловать. – Она улыбнулась, откинув рукой белокурые волосы, словно актриса в кокетливом фильме о любви: мол, посмотри, какая я хорошенькая! – Давай, давай, постарайся, ты же смышлёный, раз сюда забрёл. К тому же романтик – один по тайге болтаешься. Целовался когда-нибудь в тайге?

Мне надо было немедленно сбить с неё эту спесь хозяйки тайги.

– Ты… ты… ты бывшая заключённая, живёшь на поселении, на химии… У вас банда, вы воруете, обманываете государство, ты у банды шестеришь, возишь лес и продаёшь в Японию, куда сейчас и едешь. И я с тобой поеду, потому что я в Японии никогда не был.

– Ты сейчас это сам всё придумал? – В её голосе явно сквозило восхищение мной. – Или из какой пьесы отрывок зачитал?