Слава не меркнет - [2]

— Хорошо, что вы такие молодые, — Смушкевич оглядел всех и, улыбнувшись, добавил: — Завидую

вам... [9]

Летчики с удивлением переглянулись. Он был ненамного старше их. Поняв причину их удивления, Смушкевич заметил:

— В авиации время измеряется особо. Ведь вот вы сколько знаний из своих училищ и школ вынесли —

только и успевай отвечать на вопросы. Кое в чем придется вас догонять. Но носы не задирать. Чтобы

летать, вам еще очень многому надо учиться. Будем учиться вместе...

И Смушкевич учится всему.

Его переводят в Смоленск. Оттуда в Витебск доходят слухи о том, что он впереди всех по стрельбе из

пистолета и пулемета, что часами ковыряется в моторе, изучая технику.

Командовал Белорусским военным округом в те годы Иероним Петрович Уборевич. Штаб его находился

в Смоленске. Авиация пользовалась у него особым вниманием, и от авиационных командиров Уборевич

требовал всесторонних знаний.

Однажды, собрав их на военную игру, он предложил им выступить в непривычной роли сухопутных

начальников. Игра шла уже несколько часов.

Заметив прикорнувшего было в уголке командира, командующий обратился именно к нему:

— Итак, ваше решение?

— Прижимаю противника правым флангом к реке, — не задумываясь выпалил тот, еще не успев даже

разобрать, что к чему.

— К какой реке? — Уборевич снимает пенсне и удивленно смотрит на карту. — Тут никакой реки нет.

Садитесь. Смушкевич, докладывайте вы.

Он уж давно приглядывался к этому молодому спокойному комиссару. [10]

Спустя несколько дней после игры, встретив своего старого, еще по службе в Минске, товарища —

Туржанского, Смушкевич сказал ему:

— Возвращаюсь, Саша, опять в Витебск. Бригаду дают... Но какой я командир, если не летаю?

Конечно, он мог бы уехать в летную школу и учиться там, но для этого надо было надолго расстаться с

бригадой. Смушкевич решает учиться здесь, среди своих.

Трудно сейчас сказать, какой инструкцией и почему, но учиться летать в частях запрещалось. Может, осталось это еще от тех времен, когда считалось, что авиационному командиру не обязательно уметь

водить самолет. Было и такое. Но теперь эти времена уходили в прошлое. И хоть немало еще командиров

из других родов войск меняло петлицы на летные, уже подрастали свои, из вчерашних рядовых летчиков.

С ними, не умея летать, тягаться более трудно. И Уборевич, и командующий авиацией округа Кушаков

понимали это и потому сквозь пальцы смотрели на то, что командир Витебской бригады нарушает

инструкцию. При встрече Уборевич обязательно не преминет спросить:

— Скоро в училище? — При этом хитровато щурится и прячет улыбку.

— Собираюсь, Иероним Петрович. — Смушкевич отводил глаза в сторону. Обманывать он не умел.

Скоро в Витебской бригаде привыкли к тому, что по выходным дням, когда все отдыхают, в небе над

аэродромом кружит самолет.

«Для пилота в небе самолет живет, и жизнь его прочно связана с жизнью летчика. Она успокаивает его

или тревожит. Она родит в пилоте такую же интуитивную близость к машине, какую испытываешь к

родному человеку». Это написано о другом летчике, [11] об Антуане де Сент-Экзюпери. Но это могло

быть написано и о Смушкевиче.

...Смушкевич летает. Один. И самолет послушен ему.

А на зеленом поле аэродрома крохотная фигурка женщины. Сверху ее едва видно. Но он, кажется, различает даже позолоченные солнцем русые волосы, которые вскидывает ветер, румянец волнения, проступивший на тронутом легким загаром лице, и, конечно, глаза — такие же голубые, как небо.

И она видит его. Порой человеческая память как машина времени. Иногда достаточно чего-то совсем

незначительного, чтобы понеслись вспять, набегая друг на друга, дни, месяцы, годы. И вновь оживает

прошлое.

...Белогвардейская банда, накануне захватившая местечко, после короткого боя с подоспевшими

красноармейцами бежала, и 36-й стрелковый полк знаменитой дивизии имени Киквидзе вступил в

Пуховичи.

Она выбежала на крыльцо как раз в тот момент, когда мимо верхом на коне проезжал он. У нее были

длинные русые косы, и, говорят, она была очень красива. Быть может, поэтому, а может, потому, что ему

действительно надо было это узнать, Смушкевич придержал коня и спросил:

— Где у вас тут раньше штаб помещался?

— Езжайте прямо до базара... Там каменный дом увидите...

Вот таким, еще не остывшим после боя, с посеревшим от пыли лицом, верхом на коне, она и запомнила

его на всю жизнь. Таким вспомнила она его и сейчас на аэродроме, когда впервые увидела в небе его

самолет, самолет, которым управлял он.

Воспоминания уносят дальше... Вечером он пришел [12] в большую комнату бывшего барского дома, где

теперь помещался Совет и где молодежь устраивала танцы. Но танцевать он не умел. А ее приглашали

наперебой. Потом его окружили: поговорить с двадцатилетним помощником комиссара полка хотелось

многим. Им же не удалось за вечер сказать и двух слов.

Но он подружился с ее братьями и стал частым гостем у них в доме. Отцу это не очень нравилось. Нечего

сказать, хорош кавалер, у которого подметки привязаны бечевками! Разве это жених?..

А о том, что у Баси жених — комиссар, уже говорило все местечко. Ведь нет такого, чего бы не знали в

местечке! Даже то, чего ты сам о себе не знаешь, тебе расскажут соседи!