Слава - [5]

Владеку всегда казалось, что он не любит Абу. Абу капризная, плакса, ничего не понимает и все хочет взять в руки, а как возьмет — так сразу испортит. А мама велит уступать ей, потому что она маленькая и глупенькая. Но раз она глупая, так пусть не надоедает и всюду не лезет. И Владек, бывало, часто злился на Абу, когда ему приходилось ее забавлять.

Однако, когда он услышал, что Абу собираются забрать навсегда, что он уже не будет ее братом, а господин без ноги станет ее папой, это показалось ему так страшно, Абу стала ему так дорога, что он бы ни за что на свете на это не согласился.

— Мама, я буду работать. Олек мне найдет работу… Нет, нет, не отдавайте Абу. Она такая маленькая! Ей будет грустно без Блошки и Вицуся! Я отдам ей свою картошку.

Владек совсем забыл, что он уже большой, заплакал и выбежал из комнаты. Во дворе он забрался на крышу погреба и все плакал и плакал и никак не мог успокоиться.

За что их бог так наказывает? Кофейни у них нет, в школу ходить нельзя, кошку бросили, бабушка уехала, папа надрывает себе здоровье…

И Владек все рассказал Олеку.

— Не реви ты, нюня, — утешал его приятель, — все великие люди были несчастными.

И он подарил Владеку цепочку от часов, на которой висел маленький глобус.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Завтра я в сарай не иду, — сказал Олек.

«Сараем» он называет склад, на котором работает, а хозяина своего зовет «стариком». Даже если хозяин молодой, его все равно зовут «стариком», — так уж повелось.

Олек идет завтра в детский очаг записывать младшего брата.

— И у тебя ведь есть малыши. Возьми их метрики, сразу всех троих и запишем. Да ты, наверное, опять не понимаешь?

Олек уже привык, что Владеку надо все объяснять.

Детский очаг — это школа для совсем маленьких детей; восьмилетних уже не принимают, потому что там даже буквам не учат. Дети рисуют, поют, плетут корзиночки и каждый день получают молоко, а два раза в год — подарки: фартучки или башмачки и пирожные.

— А впрочем, сам увидишь.

Какой этот Олек смелый! Прошел из передней прямо в комнату и показал Владеку, где он сидел, когда был маленьким и сам сюда ходил. Потом показал, какие картинки еще тогда висели на стенах, а какие после повесили. Потом отворил дверь в другую комнату, где столы и скамейки были повыше.

— Видишь? Это швейная мастерская. Здесь старшие девочки учатся шить и вышивать.

В это время в комнату вошла маленькая, худенькая женщина; она сразу узнала Олека и совсем не рассердилась.

— А, Олек, как поживаешь? Что скажешь новенького?

— Я пришел по важному делу. Надеюсь, вы нам не откажете. А это мой товарищ Владек, у него тоже двое детей!

Худенькая женщина подала Владеку руку, а он не знал, что с ней делать.

— Вот метрика моего брата, а эти две — детей моего товарища.

Худенькая женщина просмотрела метрики и покачала головой, потому что Вицусь был маловат для детского очага.

— Я за них отвечаю, — лез из кожи вон Олек. — Вся тройка как на подбор, первый сорт… Вы уж не придирайтесь, товар отличный и по оптовой цене.

— Не паясничай, Олек, — сказала женщина. — Зачем ты строишь из себя дурачка? Ведь ты умный мальчик.

Олек покраснел и замолчал, а заведующая простилась с ними, потому что пришли две женщины записывать ребят в очаг.

Владек очень любил своего товарища, но иногда ему было за него стыдно. Однажды в библиотеке Олеку даже пригрозили, что, если он не успокоится, ему не выдадут книжек.

И тогда так же вот сказали: «Не паясничай!»

Вообще Олек иногда умный и славный малый, а иногда ведет себя так, словно хочет, чтобы над ним потешались.

— Заведующая на тебя рассердилась, — начал Владек, чтобы прервать неприятное молчание.

— Ничего, помиримся. В воскресенье я поеду к тетке, нарву цветов и к букету приложу записку, а в записке напишу золотыми чернилами: «Прошу прощения».

Олек стал рассказывать о том времени, когда сам ходил в детский очаг.

— Заведующая очень добрая. А тут есть другой очаг, так я и собаку туда не пустил бы. Ни за что ни про что за уши дерут и линейкой по пальцам щелкают. Воспитательница там такая злющая, вредная.

Владеку показалось, что Олек и в другой очаг тоже, должно быть, ходил, только недолго.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Хотя мама и предсказывала, что будет все хуже и хуже, дела их как будто начали поправляться. Пан Витольд из предместья Прага отдал отцу тридцать рублей, которые был ему должен, продали старый комод, — и опять на столе стали появляться масло и говядина. А маленькая Абу получила первые в жизни башмачки. Абу была спасена. Никто ее уже не отнимет, никто не унесет из дому. — Наша Абу! — говорят ребята с гордостью и, идя во двор, берут ее с собой.

Раньше ни Владек, ни Маня не хотели гулять с Абу; они считали, что им не пристало нянчиться с младенцем: ведь они в школу ходят. Но раньше Абу была только мамина, а теперь она общая.

Владек купил для нее настоящую швейцарскую шоколадку, от которой ее три раза рвало; Маня подарила ей свою куклу, ту, что поменьше, хотя было ясно, что Абу ее тут же разобьет; а Блошка с Вицусем плели и вышивали в очаге для Абу разные сюрпризы. (Заведующая все же приняла Вицуся в очаг, хотя он и слишком мал.)

День Владека проходит теперь так.