Слава богу, не убили - [128]

…В Палермо он, постоялец люксов и миллионерских вилл, три дня прожил в отеле с баснословным количеством звезд — одной-единственной. В некоем Cavour’e на улице Алессандро Манцони, в двух кварталах от вокзала, где из окна можно было видеть одинокую девицу в мини в ожидании клиентов, практически напротив — через Виа Макведа — цветного гетто с настоящими (совсем не историческими) развалинами и бородатыми карабас-барабасами в ермолках и длинных балахонах. Дождливой зимой, вечером воскресенья, в городе, где закрыты магазины, лавки и кабаки, где на пустые тротуары с балконов с узорчатыми перилами хлещут струи, а единственные попадающиеся на глаза человеческие фигуры — это манерные манекены в редких освещенных витринах, тоже сложно было представить себе, что его кто-то деятельно ищет. Но, как выяснилось на следующее утро, его искали. Вышедший на предмет «уно капучино — уно круассан», он даже не стал подниматься за вещами…

Наконец, ливень рухнул. Ветер сделался почти ураганным. Вардан ретировался с пляжа, но на совершенно безжизненной единственной улице спрятаться было негде. Пришлось вернуться на станцию, нырнуть в некое не то чтобы помещение — бетонную замусоренную, исписанную граффити пещерку, не запертую ввиду отсутствия дверей. Он передернул плечами, заклацал золотой зажигалкой, с трудом раскуривая сигарету из подмокшей пачки. Тут было грязно, сыро, гулко, снаружи размашисто ходили под ветром водяные потоки, заметая в пещерку облака мелких брызг.

…Как ни ловок, как ни удачлив он был в своей игре, в этой корриде, в этой пляске с неповоротливым вонючим остервенелым бычарой российской политико-экономической реальности, он всегда знал, что не сможет глумиться над ним вечно. Что придется исчезнуть. Свое исчезновение Вардан готовил давным-давно, копя в западных банках отложения неучтенных откатов, — но решающий момент, как это всегда с таким моментом бывает, наступил все равно неожиданно. Не потому, что Вардан не был предусмотрителен, а потому, что реальность непредсказуема по определению. И все равно многое у него вышло не так, не гладко, не чисто. Не потому, что он плохо готовился, а потому, что гладка и чиста бывает лишь теория. И все равно его в итоге сдали — уже здесь, в Европе. Не потому, что он доверился не тем — а потому, что сдают все… Прилетев в прошлом сентябре в Цюрих и обнаружив, что его счета заморожены, он немедленно сделал оттуда ноги — и, похоже, только благодаря этому был жив до сих пор. Но и этот выигрыш оказался лишь временным, тактическим. И не потому, что ему изменила удача. А потому, что все без исключения выигрыши — на самом деле временные и тактические…

Вардан бросил сигарету под ноги, выглянул, щурясь и морщась. Втянул голову в плечи, подбежал к висящему на стенке расписанию. Торопливо сверился с миллионоевровыми Zenith Defy Xtreme, чьи показания тут же расплылись в шмякнувшейся на стекло капле. Ближайший и последний поезд на Трапани был через четыре с половиной часа, назад, в Палермо, — через четыре. Объявление рядом с таблицей извещало, что билеты можно купить в баре за углом.

На все местечко только он и работал, этот крошечный, в одну стойку, барчик — да еще встык примыкающий к нему ресторан. В первом скучал, изредка перебрасываясь с барменом отрывистыми словами, задумчивый старикан, в ресторане же с утра явно не было вообще ни одного посетителя. Когда Вардан, встряхиваясь, вошел туда, хозяин, похоже, уже собрался закрывать на сегодня заведение за невостребованностью. Пришелец потребовал граппы для сугреву. Упитанный немолодой официант поставил перед ним высокий коктейльный стакан и, не останавливаемый клиентом, выцедил туда все остававшееся в бутылке — грамм двести. За профессиональной его бесстрастностью проступало любопытство.

Веранда выходила на море, но видно за ее высоким стеклом, заливаемым сплошь, не было ничего. Швыряемая ветром вода пробивала зазоры в каркасе веранды, брызгала внутрь, образуя на полу лужицы. От металлической рамы разлетались капли. Полусползший на стуле Вардан неподвижно смотрел на одинокий стакан на белой скатерти и скомканные салфетки, которыми он обтер рожу.

Единственным источником звуков, кроме рокочущей, стучащей и плещущей воды, был телевизор, откуда тараторило и гоготало итальянское игровое шоу запредельной — Вардан пару раз туда покосился — степени кретинизма. Хозяин, отпустивший официанта, уныло смотрел в экран, с терпеливой безнадежностью дожидаясь, когда неожиданный посетитель, наконец, свалит и можно будет идти домой самому.

Но тот сидел мертво, посасывая граппу мизерными глотками, — ему идти было совершенно некуда. Маршрут гонки, стартовавший пять месяцев назад в Швейцарии, трасса которой охлестнула три континента, здесь, похоже, обрывался.

И не в том дело, что не оставалось денег — хотя они действительно почти кончились. Не в том, что он устал — хотя устал он за эти месяцы страшно… Но ведь пока тебе не сделали контрольный в голову, всегда при желании можно изыскать резервы и варианты… Нет, дело было не в этом, а в ощущении тупика в Вардановом сознании: ощущении столь всеобъемлющем, что на его фоне уже не самым важным казалось — чуть-чуть раньше, или чуть-чуть позже. И тем более — где именно.