Сладкое лето - [10]

– Только на время, пока вы разгрузите машину, – сказала она Кайлу.

Эбби отвели на выставке двадцать футов площади. Кайл повесил две большие рамы и закрепил их металлическими скобками.

– Лучшего дня для открытия не придумаешь, – сказал он, глядя на безоблачное небо.

Эбби вставила металлические крючки в рамы.

– Поверьте, я вам очень благодарна. То, что мы сейчас делаем, трудно считать веселым занятием.

Он протянул два рисунка, чтобы Эбби повесила их.

– А что вы считаете веселым занятием?

Заметив в его глазах веселые искорки, она покраснела.

– Во всяком случае, не это. Нам надо повесить все эти картины раньше, чем появятся покупатели. Дайте мне еще два рисунка, пожалуйста.

– Пожалуйста, мадам.

«Продолжай шутить, – приказал он себе, – и не смотри на эти ее изгибы. Они опаснее, чем сельская дорога с ухабами». Рисунок ее мягких губ, соблазнительная шея – там, где она переходит в плечи, – круглые груди, тонкая талия…

– Еще пару, пожалуйста!

Что ж, подготовка к художественному шоу отвлечет его внимание от сексуальных очертаний Эбби Мартин. Это ему очень нужно.

– Ну вот и все. Как вы думаете, Кайл, мы хорошо их разместили?

– По-моему, прекрасно. Восемьдесят процентов успеха – это маркетинг. Я пока тут произведу кое-какую разведку и потом доложу вам.

Она взяла его за руку:

– Спасибо большое за помощь. Насколько же все легче при помощи пары сильных рук.

Кайл поиграл мускулами.

– Обычно я беру за это деньги. Для вас, леди, бесплатно.

Она знала, что он валяет дурака. Но слава Богу, что ему незаметно, как часто бьется ее сердце. Эбби так хотелось погладить эти сильные бицепсы. Каждый из них. Стереть поцелуями усмешку с его лица и сделать так, чтобы он возбудился так же, как она сама.

Но Кайл здесь всего лишь на неделю. Беззаботную, ничем не обременительную неделю, напомнила она себе и поклялась держать свои эмоции в узде.

– А вот идет ваш первый покупатель, Эбби. Постарайтесь выглядеть чуточку сумасшедшей. От художника этого ждут.

Она засмеялась.

Он вернулся через полчаса, жуя соленый кренделек.

– Поздравляю. Вы здесь лучше всех.

– Уверены, что говорите это без предвзятости?

– Может быть, чуть-чуть. Принес вам свежих крендельков.

– Вы не забыли? Дорога к моему сердцу вымощена крендельками.

– Ну как дела?

– Продала один набросок пастелью. Стоил меньше, чем мой входной билет. Она осторожно сняла с кренделька крупицы соли.

– Надеюсь, вас это не обескуражило? – В его глазах была забота и поддержка.

– Пока еще рано. Но вообще-то есть немножко, – улыбнулась она.

– Помните, моя красавица, что у вас хорошие работы. Вам просто надо дождаться своего покупателя. Вот и все. – Он с радостью скупил бы сам все ее работы, но понимал, что таким образом не поддержит ее угасающую уверенность в себе.

– Вы принесли с собой камеру, – напомнила она, откусывая кусочек.

– Да, подумал, может, сниму пару старых зданий. Или изучу лицо Ланкастера. Кто знает? Может, книгу выпущу. Или статью для журнала.

– Прекрасная мысль. Но о Ланкастере уже сто раз писали.

Он усмехнулся:

– Ну не я же.

Он отправился вниз по Норт-Куин-стрит. Она смотрела ему вслед. На его загорелой шее висели 35-миллиметровая камера и несколько странных объективов. С плеча свисал кожаный кофр с запасными пленками.

Но внимание Эбби было сосредоточено отнюдь не на камерах.

Он вышел на солнце, и его темные волосы засверкали медью. На нем были зеленая футболка и шорты. Мужчина, на сто процентов мужчина, подумала Эбби. Гордый, сильный, состоящий из сплошных мускулов. Но не ее тип. К тому же она для него всего лишь недельное развлечение. Эбби подавила вздох.

Кайл с удовольствием разминал ноги. Он отправился как следует посмотреть Ланкастер – город узких улочек, старинных церквей, отменной еды. Через два часа он вернулся на выставку.

Эбби чувствовала себя удовлетворенной. Она продала два пейзажа среднего размера. Но на портреты покупателя пока не нашлось. Ее предупреждали более опытные художники: «Хочешь продавать свои работы в Ланкастере? Рисуй старые здания и природу – акварелью. Лицо? Маслом? Забудь об этом, особенно если это не чьи-то родственники».

Эбби рисовала портреты, потому что ей это нравилось. Эти лица говорили о горе, радости, экстазе, усталости, страхе. Говорили о перенесенном, отвечали душевным порывам Эбби.

Портреты мало кто покупал.

– Эбби Мартин! – прозвучал мужской голос. К ней направлялся светловолосый мужчина.

– Джек Хесс! Сто лет, сто зим! – воскликнула Эбби. Она училась с ним в школе, и они часто ходили на прогулки.

– Как ты? Чем занимаешься? – спросила она.

– Практикую как юрист. А ты-то как?

– А я учительница биологии в средней школе. Здесь, в городе. И работаю на добровольных началах в Центре по защите индейской природы.

– Все еще пытаешься спасти планету, Эбби?

Она улыбнулась:

– Вот что тебя всегда выделяло – твой длинный язык.

Он взял ее за левую руку:

– Вижу, что кольца нет. А я вроде слышал, что ты замужем?

Эбби неловко заерзала.

– Нет.

– У тебя кто-то есть?

«Вообще-то это тебя не касается», – подумала Эбби. Джек при его приятной внешности и общительном нраве тактом, насколько она помнила, не отличался.

Ей хотелось побыстрее от него отделаться, но он принялся рассматривать ее работы.