Сладкий перец, горький мед - [29]

— Да, — Вовкино красноречие испарилось. Не надолго же его хватило!

Таня рассмеялась:

— Там же еще нечего было замечать, еще не во что влюбляться! Я же была совсем маленькая и смешная!

— Для меня ты уже тогда была самой красивой девочкой на всем белом свете.

Еще помолчали. Таня не могла понять: он всегда такой постный и молчаливый, или это она так на него действует? Однако молчание затягивалось, что начало ее серьезно раздражать. Это что же, она должна тащить весь разговор на себе? Придумывать реплики для себя и для того парня?!

— Поменял лошадку? — спросила Таня, погладив капот жемчужно-зеленой машины. — По-моему раньше ты ездил на серой.

— Да, это другая. Надоело ездить на дровах. Купил новенькую, прямо в целлофане. Только бантика на крыше не хватало.

Опять помолчали. В конце концов Тане это надоело:

— Вот и поговорили. Ну ладно, у тебя, наверное, куча дел. Не буду надоедать. Пока, — и, цокая тоненькими каблучками по грязному бетону, Таня направилась к выходу, игриво махнув на прощанье шелковым шарфиком.

А Вовка стоял и смотрел, как уходит его мечта. О, какая буря эмоций бушевала сейчас в нем! Пять лет он мечтал об этой девочке, пять лет не знал, как обратить на себя ее драгоценное внимание, и теперь, когда вот она, сама пришла, а он стоит истукан-истуканом, и слова из себя выдавить не может! Ему бы бросится вдогонку, упасть ниц перед ней, и целовать носки ее туфель, и умолять, умолять, умолять… Но порядочность, его дурацкая порядочность — а как же Люба? Ведь они уже подали заявление, ведь свадьба через полмесяца!

Он схватил ее за руку уже на улице, почти у самого выхода с площадки гаражного кооператива:

— Подожди, не уходи! Посмотри, какая погода чудная. Поехали на пляж, представляешь, какое сейчас море красивое?

Море и впрямь оказалось красивым. Темно-лазоревое, с белыми барашками у самого берега. А вокруг пусто-пусто, для пляжного сезона еще слишком рано. Море, желто-серый песок, да разбросанные где-нигде деревянные зонтики с облупившейся краской. И лишь тихий нежный рокот волн нарушает тишину мирозданья…

Вова учил Таню водить машину. Таня повизгивала от восторга на резких виражах, а Вовка хладнокровно взирал на все ее издевательства над новенькой Тойотой: на слишком резкий старт, на еще более резкое торможение, когда бестолковая ученица со всей дури вдавливала чувствительную педаль тормоза до отказа, и чуть не лопались шины, и непристегнутый ремнями безопасности Дрибница чуть не вылетал через лобовое стекло. Что машина? Железо и только, неодушевленный предмет. Зато рядом с ним сейчас сидела самая красивая, самая желанная, единственная девушка на свете. Его Таня…

После совместной вылазки к морю прошла почти неделя. Таня больше не появлялась, а сам Дрибница не отваживался на решительный шаг. До свадьбы оставались считанные дни, ведь страшный для Вовы день был назначен на семнадцатое число.

От невесты не было проходу. Она маячила перед будущим супругом с утра до вечера: доставала его в офисе и дома, прожужжала все уши описанием своего свадебного наряда. Ее назойливость страшно раздражала, но Дрибница сдерживал себя изо всех сил. Какое право он имеет сердиться на нее? Разве она в чем-то виновата? Это он, идиот, предложил ей выйти замуж. То обстоятельство, что он был по-свински пьян, его ни в коей мере не оправдывало: не можешь пить — не пей. А уж если и нажрался до поросячьего визга, то умей контролировать свои эмоции и слова, особенно сказанные привсенародно. Не сумел решить личные проблемы без подключения широких масс населения — твои проблемы. Но уж коли предложил девушке вступить в законный брак — женись и точка. И пусть тебе будет хуже, но позорить девку не моги.

А Таня, как же Таня? Ведь она, бедняжка, даже не догадывается, что он скоро женится. Конечно, это малодушно и даже подло с его стороны, но у него так и не повернулся язык открыть ей страшную правду. Бедная девочка, как же она будет страдать от его предательства! Ведь она любит его, без всякого сомненья любит. Она же просто глупая девчонка, она же еще совсем маленькая. Все корчила из себя что-то, все боялась показать ему свою любовь. А когда вдруг решилась — оказалось, что уже слишком поздно и он связан самыми крепкими узами — собственным словом… Ах, как все глупо и нелепо, и как вдруг все переплелось в гордиев узел…

Восьмого мая вдруг объявился двоюродный братец, Сашка Чудаков. Вот ведь горе луковое! Вовке было искренне жаль и Сашкиных родителей, и несчастную Лилю, Сашкину жену. Это ж не человек, а стихийное бедствие какое-то!

К этому времени Сашку турнули отовсюду, где он пытался пристроиться. Так и не сдав сессию за второй курс в мединституте, он по большому блату поступил в университет на юридический факультет. Там за два года ему не удалось нормально сдать ни одной сессии, и на второй курс Сашку так и не перевели. Правда, удалось уговорить ректора вместо исключения переоформить заядлого прогульщика с неимоверным количеством хвостов на заочное отделение, а там под шумок оформить очередной академотпуск. Так что формально Сашка все еще числился в студентах. А на самом деле висел в воздухе, потому что и учиться не хотелось, и работать не получалось: опять же по великому блату удалось было устроиться на хлебное место, но даже из ГАИ Сашку поперли за профнепригодность. И теперь даже высокопоставленный в недавнем прошлом, а ныне персональный пенсионер тесть Евгений Трофимыч уже не мог помочь ему с трудоустройством. Ведь Сашка, лоботряс со стажем, строго придерживался принципа "Где бы ни работать, лишь бы не работать". При этом редко отказывал себе в удовольствии провести вечерок-другой в компании очередной красотки, погудеть в кабачке. Зарабатывать деньги Сашка так и не научился, зато прожигать жизнь за счет дорогого тестюшки полюбил до самозабвения.