Сладкая жизнь - [25]

— Может, еще налить?

Он вдруг подумал, глядя ей в лицо — внимательно, но при этом улыбаясь, — что почему-то ее желание услужить кажется ему неискренним. То обижается, то готова взад-вперед за водой бегать. Вообще как-то странно сегодня получилось — вроде и не злила она его ничем, и приехал трахнуться, а не думать, а почему-то анализировал каждое ее слово, каждый жест.

Танька, словно прочитав его мысли, взяла из рук пустой стакан, поставила его у кровати и села на него сверху, целуя грудь, спускаясь ниже, замерев рыжей головой внизу живота, а потом задвигав ею с характерными мокрыми звуками. Мысли снова ушли, но недалеко, притаились где-то — может, поэтому она все старалась, а он все никак не мог кончить, думая о другом. И только усилием воли настроившись на секс, перегнулся, хватая ее за волосы, начиная двигаться навстречу, как всегда больше возбуждаясь от действия, а не от пассивного ожидания, которое ненавидел. И ухмылялся, слыша издаваемые Танькой звуки, понимая, что она задыхается, — но отпустил, только когда выплеснул все напряжение ей в горло.

— О-о-о! — выдохнула, облизываясь, улыбаясь с показной порочностью, — в фильме каком-то увидела, что ли? И тут же поинтересовалась деловито: — Может, принести что-нибудь? Пить не хочешь?

Он кивнул, глядя вслед удаляющейся Таньке. Странно, такой день был с утра классный, вырвался ведь после трехдневной отсидки, отдохнуть планировал — а тут чего-то не по кайфу. Полная голова мыслей — не до траханья. Не нравилось ему такое — когда мысли лезли в голову против его воли, без повода вроде, неуместно холодные и трезвые, ломающие все удовольствие.

Он перевернулся на бок — любимая после секса поза, на спине, когда расслабляешься полностью и еще какое-то время летаешь где-то, почти как после кокса, сейчас эффекта не давала. Внимательно посмотрел на появившуюся Таньку — с подносиком, на котором красовались два стакана и две маленькие бутылочки перье. Бережет фигуру — минералка, зелень, немного рыбы, немного вина, и то редко, ничего больше, ну разве что сигареты. Вот и сейчас, дав ему воды и проведя рукой по щеке — словно отметилась, — взяла пепельницу, села на кровать, бесстыдно скрестив длинные ноги, и закурила. Дым сигаретный ему не очень нравился, но привык, столько пацанов вокруг курило, что выхода не было, либо привыкай, либо дохни, — и потому никогда не возражал, если женщина курила.

— Андрюш, а я тут рекламу видела — насчет «фольксвагена-поло». Четырнадцать тысяч за новенький — совсем немного, правда? А красота! Представляешь, симпатюлечка такая маленькая, яркая, пухлая. Ну прелесть, глаз не отвести…

Танька прервала ход мыслей, он даже не сразу сообразил, что в словах ее есть подтекст. Покивал согласно, но по чуть затянувшейся паузе ее с ходу понял, что что-то не так. Уж кто-кто, а он искусством разговора владел дай Бог — учителя хорошие были, даже супер, и Вадюха, и Кореец, он у них вмиг все перенимал. Не просто учили, как лохов разводить, коммерсантов пугать и с братвой из других бригад на стрелке базарить, — на все это Кореец был великий мастер. Но и как с солидными людьми вести разговор, которых просто так на понт не возьмешь, как на свою сторону перетягивать тех, кто уже работает с другими, как добиваться своего, не прибегая к не то что явным, к завуалированным даже угрозам. Это как раз Вадюхина была специальность — натуральная дипломатия, которая Корейцу давалась тяжело, Корейцу напрячь куда проще было или с братвой перетереть.

А вот он, Леший, и то и другое освоил быстро. И в любом разговоре — кем бы ни был собеседник, пусть даже ничего не значащим случайным знакомым — инстинктивно уже отмечал все детали. Может, и ошибался порой — Кореец прав был, когда за Германа ему напихал, нельзя было так по телефону, — но сейчас точно что-то почувствовал.

— Ты уж лучше на «бээмвуху» копи, — бросил, намеренно делая вид, что намек прошел мимо ушей. — Родстер новый появился «бээмвэшный», вот это класс — куда там «фольксвагену». Да, чего с работой-то у тебя?

Танька не просекла маневра, обиженно надулась. Прозрачная в натуре, хрен чего умеет скрывать, если всерьез разозлится. Хитрая, но хитрость поверхностная — чуть что не по ее, эмоции наружу прут так, что не удержишь.

— Нормально, — обронила сухо, снова закуривая, выдыхая дым в его сторону, не в силах скрывать на лице выражение обиды, не замечая его внимательного, пусть и непрямого, взгляда.

«Красивая, сучка, — отметил он равнодушно. — Когда злится, особенно красивая. Пустая вот только…»

Он почему-то подумал об Алле, с которой встречался сегодня утром, — вроде взрослая баба, взрослая женщина, и не скажешь, что красивая, а что-то в ней есть, чего нет в этой вот молодой длинноногой сучке с высокой маленькой грудью. Непонятно откуда взявшаяся мысль удивила, и он отпихнул ее, сосредотачиваясь на Таньке, решив для себя, что надо сделать дело еще разок, а потом и ехать пора.

— Ладно, кончай дуться. С обиженными знаешь что делают? — улыбнулся широко, осененный идеей, которую породила сама Танька, не отреагировавшая на улыбку. — Сейчас покажу…

Он быстро, рывком сел, протянул руку, хватая ее за запястье, заставляя раздавить сигарету в большой глубокой пепельнице. Так же быстро перевернул, не обращая внимания на сопротивление, крепко держа одной рукой, ввел пальцы второй руки в липкое влагалище, сохранившее его сперму, и, обмазав себя, втиснулся в попку, на удивление широкую внутри. Танька вскрикнула — он знал, что ей не больно, делали это уже не раз, но, даже знай он, что ей больно, не обратил бы сейчас внимания, заслужила того, чтобы пострадать немного. Но она после проникновения уже не сопротивлялась, застыв, слегка подвывая до самого конца — в силу его настроя достаточно быстрого.