Слабости сильной женщины - [13]

Хотя, к счастью, Надежда Сергеевна пока совсем не чувствовала в ней отцовского упорства, его непреклонной воли в странном сочетании с мимолетностью, – а все-таки лучше, чтобы жизнь и дальше не испытывала Лерочку…

Поэтому Надежда Сергеевна обрадовалась, увидев ясноглазого, спокойного Костю и услышав, что его любит ее восемнадцатилетняя дочь.

– Лерушка, – сказал Костя, вскоре после того, как начал бывать в их доме постоянно. – Я хотел спросить тебя…

– Почему же не спросишь? – улыбнулась Лера.

– Да, правда. Я хотел сказать тебе… Ты согласилась бы выйти за меня замуж?

– Конечно! – удивилась Лера: она только сейчас поняла, что они ведь еще и не говорили об этом. – А ты думал, нет?

– Я сомневался. Ты такая… непредсказуемая, необыкновенная. Тебе не скучно со мной?

– Ну что ты, Костенька! – расстроилась Лера. – О чем ты думаешь, вот ерунда какая!..

– Тогда… – Лицо у Кости снова просветлело. – Тогда я только хотел попросить тебя: может быть, мы поженимся не сейчас, то есть не прямо сейчас?

– Да, наверное. – Лера снова едва сдержала улыбку. – Сейчас мы с тобой сидим в буфете и едим сосиски.

– Нет, я вообще… Что ты скажешь, если мы подождем года два?

– Да ничего не скажу, – пожала плечами Лера. – Как хочешь, Котя.

Она говорила вполне искренне. Ей действительно было неважно, когда состоится свадьба, она уже сейчас считала себя Костиной женой, и штамп в паспорте был здесь совсем ни при чем. Она даже не спросила Костю, почему надо ждать именно два года. Он сам объяснил:

– Видишь ли… Может быть, это покажется тебе странным или даже смешным, но мне хотелось бы хоть немного определиться, прежде чем жениться.

– Что ты называешь – определиться? – заинтересовалась Лера. – Ты собираешься через два года закончить университет?

– Нет, но через два года я надеюсь достичь кое-каких результатов и, соответственно, обрести перспективу. Видишь ли, я ведь начал работать с Павлом Сергеевичем Жихаревым из Института высшей нервной деятельности. Он начинает интереснейшие исследования, связанные с улитками…

Услышав про улиток, Лера невольно улыбнулась.

– Да-да, очень серьезные исследования, Лерочка, не смейся! – горячо подтвердил Костя. – И он приглашает меня работать с ним – уже сейчас, а ведь я только на первом курсе! Ты понимаешь, какие это перспективы? Но это – время, силы, это значит, я должен буду полностью отдаться работе и учебе, правда?

– Правда, – согласилась Лера, которой неловко стало из-за того, что ее рассмешили улитки.

Костя такой целеустремленный и талантливый, это ясно, раз ему уже сейчас предлагают серьезную работу.

«Что ж, – вздохнула про себя Лера. – Хоть и непонятно, почему изучать улиток можно только холостяку, но если он так считает…»

– Как хочешь, Котя, – повторила она. – Да и вообще, какая разница, когда мы распишемся?

– Конечно! – согласился Костя. – Но ты правда не обиделась на меня, Лерушка?

– Правда, правда, – заверила Лера. – Улитки так улитки.

Может быть, из-за этих улиток, как ни странно, она и не могла привыкнуть к Косте. Во всем остальном он был словно создан для того чтобы к нему привыкнуть, как к восходу солнца. Но его увлеченность чем-то неизвестным, немного смешным и трогательным – именно такими представлялись Лере улитки – накладывала особый отпечаток на его характер, манеру говорить, смотреть, слушать. К этому невозможно было привыкнуть, в этом он был не такой, как все, – и Лера даже благодарна была склизким существам, которые так увлекали его.

А то, что ей довольно много времени приходилось проводить без Кости, неожиданно оказалось благотворным для нее самой. Не дожидаясь, пока лекции по итальянскому Возрождению начнутся по программе, Лера сама пришла в семинар профессора Ратманова. Тот обрадовался, увидев ее:

– Что, Валерия Викторовна, одолело вас нетерпенье? Уважаю ваш порыв и надеюсь, он не пропадет впустую.

Так Лера начала всерьез заниматься итальянцами, и тема выбралась сама собою: Тинторетто и Венецианское государство. Она и итальянский успела изучить за какой-нибудь год – в добавление к своему французскому, отличному после школы с уклоном, и сносному университетскому английскому.

А поженились они ровно через два года, как и сказал Костя, – в начале третьего курса.

Костины родители, наконец приехавшие из Калуги познакомиться с новой родней, оказались простыми и очень приятными людьми – хотя совсем другими, чем представляла их себе Лера.

Даже удивительно, как у такого яркого, громогласного и шумного человека, как прораб Иван Егорыч Веденеев, мог быть такой тихий и мягкий мальчик, как Костя.

– Эх, сватья! – гремел Иван Егорыч, выпив немного водки за знакомство. – Вот увидел я ваш дом, и рад за Котьку, ей-богу рад! Он же у нас такой парень – мухи не обидит, а его всякий обидеть может. Боялись мы с матерью за него, что и говорить – Москва же, да еще общежитие это, какие там нравы, известно. А тут у вас как у Христа за пазухой, как нам не радоваться!

Костя краснел, пытался остановить отца:

– Перестань, папа, ну при чем здесь общежитие! Что Надежда Сергеевна подумает…

– А чего ей думать? – удивлялся Иван Егорыч. – Ты ж не из-за квартиры, разве непонятно? Ты ж из-за Лерочки, красавицы такой!