Слабосильный брат мой... Неразумный брат мой... - [2]

Игра началась. Первые минуты проходили в неизбежной суматохе и мелких стычках по всему полю, но постепенно стартовая горячка улеглась, и тут стало заметно, что «Бешеные Бизоны» сегодня в ударе. Казалось, что коричневых на поле больше, они атаковали всей девяткой и в то же время успевали, когда надо, отойти в защиту, перекрывая «Ангелам» не только все пути к зачетному полю, но и даже не допуская их до своих полузон.

Эми метался по площадке, пытался прорваться и по левому, и по правому краю, и в центре; но каждый раз на его пути вставали два, а то и три игрока «Бизонов». Элфос шел напролом, сбивал с ног одного, второго, но даже его знаменитый таранный удар, за который его прозвали «Торпедой», не мог на этот раз прошибить плотную и вязкую оборону «Бешеных». Тем не менее Эми с партнерами удалось трижды забросить стальной, со свинцовым сердечником шар за линию левой полузоны коричневых, но за это время противник сумел провести два чистых заноса в зачетное поле «Смертоносных Ангелов».

При счете 8:3 в пользу «Бизонов», за полторы минуты до конца тайма, Эми Элфос получил передачу в синей зоне и стремительно рванулся вперед. Защитники прозевали его рывок, остались где-то там, позади, метрах в двух, а это все равно что в ста километрах, в тысяче, в миллионе километров сзади, ведь по прямой догнать Эми-«Торпеду» могла только пуля…

Левый полукрайний «Ангелов» неудержимо приближался к цели. Он глядел только вперед, на мгновенье утратив бдительность, и не замечал, что справа, наперерез ему, несется гигант в коричневом комбинезоне «Бешеных», лучший правый защитник Лиги Оле Пинстренч — Оле-«Кувалда».

До красного прямоугольника зачетного поля оставалось всего несколько метров, когда пути Элфоса и Пинстренча пересеклись и Оле-«Кувалда», взвившись в воздух, с невероятной силой ударил двумя ногами в грудь неудержимого нападающего.

Слепящая боль пронзила Эми, его бросило в сторону, гели стало чужим и неловким, но из последних сил, теряя сознание, он выровнялся, несколько раз переступил подламывающимися ногами и рухнул лицом в красную синтетическую траву, тяжело уронив рядом с собой хищно блеснувшее металлическое яйцо.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Длинный плац, вымощенный шестиугольными чугунными плитками, слегка выпуклыми и отполированными тысячами кованых башмаков. Кажется, что это огромная черепаха втянула под панцирь лапы и голову и затаилась, испуганно ожидая чего-то.

На спине у чугунной черепахи двумя длинными шеренгами выстроилась вся Школа, все роты с первой по восьмую.

Вечерняя поверка.

Душно. Раскаленный за день чугун припекает сквозь подошвы, жаркий воздух волнами обдает разгоряченное лицо. Стоячим воротничок мундира застегнут строго по уставу, на все четыре пуговицы и два крючка, и впивается в истерзанную шею, как паук в трепещущую от ужаса птицу.

Вечерняя поверка.

Напряженные ноги дрожат, горячая струйка противно щекочет между лопаток, хочется пить, ужасно хочется почесаться, но нельзя пошевелиться, а от этого чесаться хочется еще нестерпимее. В глазах темнеет, их щиплет от капающего пота, и нельзя стереть пот со лба, нельзя закрыть измученные глаза.

Вечерняя поверка.

Перед застывшими, затаившими дыхание шеренгами неторопливо прохаживается капрал-наставник Байстренч по кличке «Вяленый Лошак», с силой вколачивая в звонкий плац подошвы высоких шнурованных ботинок. Его длинная худая физиономия с выпуклыми оловянными глазами спокойна и равнодушна. Он доходит до правофлангового, не спеша разворачивается и направляется обратно. Вся Школа, затаив дыхание, не моргая следит за ним.

Дойдя до середины шеренги, капрал-наставник останавливается и, широко расставив ноги, поворачивается к строю.

— Надежда Нации! — в знойной тишине внезапно раздается его высокий визгливый голос. — Вы, будущие защитники Свободы, опара прогресса и справедливости. На вас с материнской улыбкой глядит Родина и лично господин Президент!

— Но достойны ли вы этой великой чести? — после небольшой паузы продолжает он. — Нет и еще раз нет! Вы, скопище болванов, разгильдяев, тупиц и онанистов! И кто-то из вас еще надеется со временем пролезть в священные ряды Гвардии, вы, лопоухие хлюпики с сопливыми рожами! Единственное, на что вы способны, — так это, в лучшем случае, кормить мух и пиявок в джунглях Коричневых болот, и я, со своей стороны, обещаю, что сделаю все, чтобы вы прямиком отправились туда после выпуска! Кадеты Сто восьмой Национальной Школы! «Белые Волки»! Белые крысы — вот вы кто! Вонючки паршивые!

— Ну, — грозно рявкнул капрал, подбоченившись и свирепо оглядывая замершие ряды, — так кому пришло в его вшивую башку подбросить господину генерал-инспектору свой паршивый рапорт? Кормят их, видите ли, плохо, только о жратве и думаете, стервецы; по морде им иной раз перепадает, скажите какие нежные! Сучьи козявки! Последний раз предупреждаю, сознавайтесь! Кто написал эту поганую бумажонку — выходи!

— Ах, так, — Байстренч криво ухмыляется. — Ну так я сам его назову… — Он поднимает свои выкаченные рыбьи зенки и глядит сквозь всех, сквозь сомкнутые ряды кадетов, сквозь дрожащий от жары и человеческих испарений воздух прямо на меня. Я вжимаю голову в плечи, стараюсь стать меньше ростом, совсем маленьким, исчезнуть, провалиться, если это только возможно, сквозь скользкий чугун плаца, но ничего не помогает, и я тоже начинаю смотреть, смотреть на него не отрываясь, как загипнотизированный, а он смотрит на меня, чуть прищурив левый глаз, смотрит, как в прицел, вот он медленно раскрывает свой лягушачий рот, я вижу, как растягиваются и лопаются в нем нити слюны, рот раскрывается все шире и шире, распахивается, как крышка гроба, и оттуда раздается звериный рёв: