Сквозь «железный занавес». Руссо туристо: советский выездной туризм. 1955-1991 - [88]
Третье открытие, носившее более глубокий мировоззренческий смысл, было связано с тем, что на Западе и даже в социалистических странах Европы гораздо больший вес имели индивидуальные, а не коллективные ценности. Российский исследователь А.А. Ивин в своей работе «Философия истории» подробно описывает различие между коллективистскими обществами (к числу которых он относит советское общество) и индивидуалистическими (ассоциируемыми с Западом)[746]. Советский человек являлся продуктом коллективистского общества, поэтому для него приоритет должны были иметь общие ценности и коллективные интересы. Во время пребывания в зарубежном путешествии он должен был подчинять личные интересы интересам группы, а также постоянно ощущать свою принадлежность к советскому народу, стараться произвести впечатление его «достойного представителя».
Но западный дух индивидуализма проникал даже через закрытые окна туристского автобуса в виде наблюдений, картин зарубежного быта. Руководитель одной из советских групп, посетивших социалистическую Польшу, в отчете делился впечатлениями от увиденного: «Все по-своему необычно, ново и занимательно…Никак в начале не можем привыкнуть, после наших огромных колхозно-совхозных массивов пшеницы и озимой ржи, к узким крестьянским нивам на полях Польши»[747]. Аналогичные наблюдения можно найти и в описании поездки другой группы советских туристов, на этот раз путешествовавших по Австрии: «По сторонам от шоссе уже не крупные хлебные посевы, а узенькие полоски пшеницы, ржи, ячменя частных владельцев – картина, о которой мы знаем по воспоминаниям старших, книгам»[748]. Даже на уровне восприятия ландшафта для советского туриста за границей все вокруг было непривычным, отличавшимся от предшествующего опыта.
Четвертое открытие советских туристов заключалось в том, что, находясь за границей СССР, они сталкивались с многочисленными проявлениями веры людей в Бога, становились свидетелями не скрывавшихся и не преследовавшихся религиозных практик. Это было непривычно для советских людей послевоенного поколения, нравственные устои которых сформировались в условиях государственного атеизма. Особенно болезненно это воспринималось тогда, когда искреннюю религиозность проявляли жители «братских» стран социалистического лагеря. В своем отчете о посещении Польской Народной Республики в 1969 г. руководитель одной из туристских групп с удивлением и даже негодованием сообщал: «Как правило, в каждом городе… предусматривалось посещение 2–3 костёлов. Когда мы спросили польского гида, сколько верующих в Польше, она ответила, что 90 % населения. Нужно прямо сказать, что эта цифра подействовала на нас удручающе»[749]. Интересно, что в работе А.Н. Чистикова приведена аналогичная оценка религиозности поляков, о которой писал руководитель туристской группы из Ленинграда, посетившей Польшу в 1961 г. Автор документа подчеркивает, что «на всю группу неприятное впечатление произвело: религиозный дух везде и всюду, влияние католической церкви там огромно»[750].
Во время посещения Египта руководитель другой группы советских туристов обращал внимание на то, что, несмотря на дефицит жилья и отсутствие во многих населенных пунктах школ и дошкольных учреждений, «повсюду возводятся дорогостоящие мечети, и в одном Каире их более тысячи»[751]. Согласно официально заданному советскому канону восприятия заграницы представители религиозных организаций рассматривались как реакционеры, а религиозная литература любых конфессий – как оружие идеологических диверсантов[752]. Поэтому наличие в гостиничном номере Библии воспринималось туристами из СССР как провокация, а при их возвращении из-за границы работники советской таможни с одинаковым рвением изымали как религиозную литературу любых конфессий, так и порнографическую печатную продукцию[753].
Еще одним, пятым открытием, можно считать вынужденное и зачастую болезненное знакомство советских туристов с альтернативными концепциями исторической памяти. Например, путешествуя по Италии или Испании, они вынуждены были требовать от местных гидов-переводчиков «не возвеличивать» роль Б. Муссолини и Ф. Франко в истории этих стран. Одновременно каждое памятное место, даже косвенно связанное с революционным, социалистическим движением, с биографией Карла Маркса или Владимира Ленина, вызывало у них гипертрофированный интерес.
Но наиболее остро воспринимались туристами те различия в коммеморативных практиках, которые были связаны с памятью о Второй мировой войне. Особенно часто эти противоречия проявлялись во время посещения Западной Германии, Австрии или даже социалистической Венгрии. Руководитель одной из туристских групп так описывал свои впечатления о посещении расположенного в Австрии концентрационного лагеря «Маутхаузен» в мае 1970 г.: «Очень больно и обидно, что местное население, живущее вокруг Маутхаузена, не возложило ни одного цветка на могилы погибших». Здесь же он с возмущением констатировал, что «День победы над фашистской Германией они [австрийцы] не празднуют, а празднуют сентябрь 1955 г., когда ушли, как они заявляют, оккупационные [советские] войска»
