Сквозь тайгу - [7]

Когда я вернулся на бивак, то застал своих спутников уже спящими. Один только Мулинка бодрствовал. Я заметил в руках у него желтую прошлогоднюю траву. Он подсушил ее на огне, затем свернул в комочек, перевязал веревочкой и спрятал в сумочку.

— Бросай не могу, — сказал он, обратись ко мне.

— Зачем тебе этот мусор? — спросил я его в свою очередь.

Тогда он сказал, что массовое появление падающих звезд на небе на языке их называется «голо» (л — картавое). Тот, кто первый увидит их, должен скорее собрать с земли сухую листву, траву, сено, солому или просто гнилушку и в течение трех дней держать при себе. Это принесет удачу на охоте и оградит человека от какой-нибудь беды.

Он не стал слушать мои возражения и начал укладываться на ночь. Вскоре я тоже последовал его примеру.

Глава 3 Вверх по реке Тутто

После небольшого отдыха мы пошли дальше вверх по реке Тутто. От дождей она вздулась и представляла собой стремительный горный поток. Во многих местах вода выступила из берегов и затопила лес. Ориентировочными пунктами нам служили постройки, брошенные японцами, когда у них были здесь лесные концессии. Эти полуразвалившиеся бараки давали нам приют, и мы радовались им, как будто это были самые роскошные гостиницы. Наконец и японские развалины остались сзади. Теперь перед нами была громадная лесная пустыня, безжизненная, дикая, первобытная и девственная.

Надо познакомить читателя, что представляет собой орочская лодка (улимагда). Это долбленый челнок длиной в 6, 8 и 10 метров и вышиной в 40 сантиметров; дно ее делается толщиной в 3—4, а борта — в 1—2 сантиметра. Вперед от днища выдвигается лопатообразный нос, немного полукруглый и немного загнутый кверху. Грузоподъемность улимагды — полтонны. Лодка устроена так, что она не разрезает воду, а, так сказать, взбирается на нее и может проходить через самые мелкие перекаты. Орочи идут на шестах, причем один человек стоит на носу челнока, другой — на корме. Положение лодки неустойчивое; сама она весит очень немного, а центр тяжести поднят высоко.

На порогах лодка качается. От быстро бегущей воды у пассажира кружится голова, а тут еще надо работать шестами. Для этого нужны глазомер, ловкость и главным образом спокойствие. Спуск по воде опаснее подъема, потому что лодку несет и надо далеко смотреть вперед и заранее соображать, как обойти камни или утонувший плавник. Зато подъем очень утомителен. Люди упираются в дно реки шестами и с силой проталкивают улимагду против течения. Иногда при всем напряжении сил едва удается продвинуть лодку на один-два метра. За день так устают руки, что ночью долго не можешь уснуть. Обыкновенно начинает ломить вертлюжную головку плечевой кости и локоть другой руки.

Никто лучше орочей не умеет плавать на таких челноках. Движения их соразмерны и грациозны. И мужчины и женщины с детства втягиваются в эту работу. Можно сказать, они все летнее время проводят на воде: ловят рыбу или доставляют грузы для лесоустроительных партий и рабочих «Дальлеса».

26 июня экспедиция наша достигла местности Элангса, что значит Трехречье, откуда, собственно, и начинается река Тутто. Здесь она принимает в себя две небольшие речки: слева — Нюалу, справа — Тороку, а ниже — еще три горных ручья: Туточе, Гадака и Уникуле.

Этот переход был совершен при весьма неблагоприятных условиях и всех очень утомил, в особенности туземцев, на долю которых выпали наибольшие трудности.

У места слияния трех рек мы должны были оставить лодки и дальше идти по реке Нунгини пешком с котомками за плечами. Надо было сделать дневку, просушить имущество, приготовить обувь и наладить котомки.

Как раз день выпал солнечный и теплый. Я воспользовался свободным временем и отправился на ближайшую сопку, чтобы с высоты птичьего полета посмотреть, далеко ли еще до перевала. Переправившись через реку Тутто, я вступил в густой хвойный лес и взял направление на одну из возвышенностей, которая казалась мне командующей в этой местности. Сначала подъем был пологий, но, чем дальше, тем он становился все круче и круче.

Преобладающим насаждением этих мест были ель и пихта с примесью все той же эрмановой березы. Почвенный покров состоял из лиственных мхов, образующих густые плотные подушки болотно-зеленого цвета, по которым протянулись длинные тонкие стебли канадского дерена с розетками из ланцетовидных листочков. Здесь же в массе произрастали заячья кислица с тройчатопластинчатыми листочками на тонких черешках и с приятно кислым привкусом, напоминающим молодой щавель, затем хребетовка с вечнозелеными кожистыми овальными листьями и, наконец, невысокие, но весьма изящные папоротники. Чем выше я поднимался, тем больше отставали ель и пихта и чаще встречалась лиственница о подлеском из багульника подбелого, издающего сильный смолистый запах и образующего сплошные заросли. Выше деревья стали тоньше и низкорослее.

Тут было не так густо и не так сыро. Багульник тоже остался сзади, и на его месте появилась кустарниковая береза Миддендорфа.

Тут я сел, чтобы отдохнуть. Было за полдень. Солнце стояло высоко на небе и обильно посылало на землю теплые лучи свои. Они озаряли замшистые деревья, валежник на земле, украшенный мхами, и большие глыбы лавы, покрытые пенькообразными лишаями. В этой игре света и тени лес имел эффектно-сказочный вид. Так и казалось, что вот-вот откуда-нибудь из-за пня выглянет маленький эльф в красном колпаке с седой бородой и с киркой в руках. Я задумался и, как всегда в таких случаях бывает, устремил глаза в одну точку.