Сквозь смерть и время - [19]

На другой день, простившись с австрийской семьей, я отправился в новый для себя путь. На душе было тяжело, тоскливо до слез; я так сжился с этой прекрасной семьей, которая мне заменяла родных своим приветливым отношением. В Санкт-Пелтен сделали пересадку. Местность здесь сильно изменилась после того, как видел ее летом. Теперь много кварталов было разбито, на вокзале стояла грязь. Невольно чувствовалось, что приближается конец войны. Еще несколько часов пути и мы приехали в Вену. Вена, Вена, где твоя красота, где твои дворцы и дома в стиле Барокко? Не слышно музыки Штрауса, не слышно былого шума мчавшихся трамваев, да и сами люди как бы не те, что были раньше, одеты неряшливо, с какими-то сумками, и все куда-то спешат, в чему-то прислушиваются… На другой день, сделав в Вене пересадку, я прибыл в город Опельн. В центре города была большая католическая школа, переделанная в то время в сборный пункт для раненых. Отсюда, как я узнал, отправляли в отпуск или в резервную часть того или иного рода войск. Несмотря на частые воздушные тревоги, народ жил своими интересами: вечерами ходили в кино, гуляли по улицам; там я видел несколько фильмов с Марикой Рок; там же встретил Рождество 1944 года.

Здесь нас было 250 человек. Вечером 24 декабря, после ужина, каждый получил по маленькой бутылочке «шнапса», по бутылке вина, пачку сигарет и сладости. Все собрались в вестибюле у зажженной ёлки, а рядом стоял хор из сестер милосердия и монашек; а дальше, вокруг ёлки, на тележках, без рук, без ног, с изуродованными лицами — старые и молодые солдаты… Священник произнес молитву, потом вышел главный врач и от имени персонала и себя поздравил всех с наступающим праздником. Хор медленно начал исполнять «Святую ночь». И полилась божественная молитва, пели сестры, по их лицам катились слезы, блестевшие от света свечей, и горошинками падали на пол. Постепенно в мелодию включились почти все присутствующие и песня расширялась в могучий напев, несясь туда к Всевышнему, как бы прося прощения за всю кровь, что лилась по городам и селам земли… А когда умолкли последние слова песни, слышался плач молящихся. Плакали все, простирая в мольбе руки. Так прошло некоторое время в молчании. Врач снова вышел и пожелал всем спокойной ночи. Мы стали расходиться по комнатам.

Придя в палату, положили подарки на стол, сели, выпили и начали вспоминать эпизоды войны… Рядом со мной сидел лет двадцати пяти человек без руки, оторванной на итальянском фронте. Когда, после моего приезда, он узнал что я русский, мы сразу подружились, Перед Италией он был на русском фронте под Сталинградом и благодаря одной русской женщине спасся от плена. Об этом он и рассказал в тот вечер следующее.

— В сентябре 1942 года я (его звали Ганс) в чине унтер-офицера был командиром разведки при гаубичной батарее, расположенной на окраине Сталинграда. Батарея била навесным огнем по закрытым целям в городе. В конце сентября меня вызвал командир батареи и показывая на полуразрушенный пятиэтажный дом, стоявший как свеча среди развалин в километре от нас (оттуда часто бил пулемет, и еще в тот день ранило одного канонира) приказал «взять своих разведчиков, связь и радио и выбить из дома русских, наладить связь с батареей, а на крыше устроить НП (наблюдательный пункт). Я с товарищами до темна наблюдал за домом, а потом, в темноте, поползли к дому. До него было 1000 метров. Ползущие срослись с землей, зная что каждую минуту может наступить конец. Эти минуты не забудет солдат. Понять это может только тот, кто сам прижимался лицом к земле не имея даже времени совершить короткую молитву. Еще несколько томительных минут, казавшихся часами и разведчики прижались к стене дома. Спустились в подвал и услышали приглушенную русскую речь. Ударом сорвали с петель дверь, зажгли фонарь, — перед нами несколько стариков, женщин и детей. Спросил самую молодую женщину: где русские солдаты? Поняв, женщина показала пальцем на потолок. Тихо, без шума, прижавшись к стене, мы прошли первый этаж, потом поднялись на второй, откуда, как будто, слышались голоса. Наше вооружение состояло из автоматов, пулемета МГ-42 и карманы были набиты «лимонками» (ручные гранаты). Тихо сообщаю моим троим помощникам план действия: мы вдвоем распахиваем дверь, двое остаются караулить лестницу. Бросаем сразу по две гранаты… Грохот разрывов. Врываемся в комнату, очереди из автоматов и все кончено. Обследуем верхние этажи, — нет ни одной живой души. Дом в наших руках. Половина приказа выполнена. Следующая задача — наладить связь с батареей. Но не прошло и часа, как русские начали артиллерийский обстрел дома, как видно узнав в чем дело. На последнем этаже, в одном из оконных открытий устанавливаем пулемет. Одновременно посылаю разведчика и связиста на ОП (огневая позиция), прося помощи. Нас осталось двое. Вражеский огонь усиливается, снаряды снесли полкрыши дома; мы спускаемся этажем ниже. В это время, с другой стороны площади, русские запускают в сторону дома зеленые ракеты, дабы указать летчикам цель. Одновременно посыпались бомбы с воздуха. После бомбежки наступила тишина, но не прошло и тридцати минут, как видим: по площади, в полутемноте, ползут солдаты. Открываем прицельный огонь. Некоторые остались лежать, остальные скрылись за развалинами домов. Начался снова артиллерийский и минометный обстрел, и так продолжалось чуть ли не каждые полчаса. Если бы они знали, что нас только двое…