Сквозь седые хребты - [23]

Послав ко всем чертям вестового, хорунжий тут же снарядил гонца за спиртом к китайцу Ю-сун-фе, якобы для лечения от простуды личного состава. Сославшись на высокую температуру, улегся в казачьем зимовье, велев навалить на себя кучу полушубков, про себя же надеясь хорошенько выспаться, прежде чем привезут спирт. А казаки, пока болен командир, были включены в наряд по несению караульной службы на тоннеле.

– Ну что, брат, где больше выгода? На трассе или в тоннеле? – спросил вечером перед отбоем Ивана Бурова сосед по нарам. Буров не ответил. Удобнее подложив под голову скатку, лежал молча на спине, закрыв глаза.

– Господь один и знает, где лучше, – суетливо укладываясь рядом, обронил маленький тщедушный человечишка с клоками рыжей щетины на впалых щеках. Суеверно перекрестясь, он, наконец, улегся и продолжил: – Вот ведь господня воля какая… Одним мед, другим – помет.

– Несправедливая она, – глухо отозвался Буров, – никудышняя, одним словом…

Человечишку передернуло. Он моментально оказался на боку, спиной к Бурову. Приподняв через минуту всклокоченную голову на тонкой цыплячей шее, зыркнул по сторонам, потянувшись худыми плечами, замер.

Кивнув на спину рыжего, другой сосед по нарам обратился явно к Бурову:

– Вот и все так. Каркают, уповая на судьбинушку и ожидая милости. Правда, не зная от кого…

Буров не ответил. Казалось, он уже дремал. Пристально поглядев на него, сосед глубоко вздохнул и тоже принялся удобнее укладываться на жестких досках.

– А меня Тимофеем кличут. Брагиным, – как бы, между прочим, произнес он. – А то кайлим целый день рука об руку и не знаем, как звать друг друга.

Буров открыл глаза. Повернул лицо. Улыбнулся:

– Спи, Тимофей. Сил надо набираться. С утра опять на тоннель. Буров я. Иван Буров.

– Ага, – Брагин тоже улыбнулся, показав крупные белые зубы, что было редкостью среди этих людей, которые находились сейчас в казарме.

Прошло минут пять. Брагин приподнялся на локте:

– Вот, значит, и познакомились. А? Спросить можно?

– Валяй.

– Извиняюсь, из каких ты будешь, Иван?

– Из политических, – быстро ответил Буров.

– Так и знал, – выдохнул, смутившись, Брагин.

– Почему?

– Не знаю. Чутье, наверное. Ну, давай руку, – Брагин протянул широкую ладонь.

Буров, глядя с интересом на соседа, пожал твердую, как камень, ладонь. Он чувствовал, что тот хочет еще о чем-то спросить, прозвучала команда дежурного надзирателя к отбою.

*

В чреве тоннеля скрежет и лязг. Глухие удары кувалд по клиньям.

– Гонят и гонят разбойники, – вполголоса ругался Тимофей, опуская тяжесть колотого камня в тачку. – Торопятся. Должно быть, государю надобно скорее выйти к океану.

– Аккуратней, Тимофей, – Буров показал глазами на фигуру солдата, истуканом стоявшего чуть поодаль. Сняв варежку, служивый с любопытством ощупывал щербатую поверхность каменной стены. Вероятно, он недавно несет здесь службу. Еще не привык. Внимание охранника привлекли слюданые прожилки, которые блестящими змейками разбежались по граниту. Кроме того, кругом было великое множество вкраплений белого кварца.

– Посторонись! – надсадно кричат справа. Мимо проплывает на плечах крепежников длинное ровное бревно. Лаву временно крепили шахтовым способом – вертикальными столбами-подпорками.

Какой исполинский груз, какая тяжесть неимоверная нависла над головою. Вверху была огромная сопка с деревьями, кустарником и травой под снегом. А здесь один только камень. И каторжный труд. Лучшие умы России притуплялись здесь за очень короткое время. Умы, вынашивающие грандиозные планы преобразования, созидания новой, доселе неведомой людям сказочно-счастливой жизни, тускнели от одного только однообразия дикого камня и тяжелых физических страданий.

– Посторонись! – раздавались неестественно громко в пустоте тоннельного чрева осипшие окрики крепежников, выбранных для такого ответственного дела из числа самых крепких мужчин. А навстречу, скрипя несмазанными колесиками, ползли и ползли нескончаемые тачки с каменной породой.

… – А ты смелен, Тимофей, – заметил вечером перед отбоем Буров. – Только, полагаю, ошибаешься глубоко насчет того, что железная дорога лишь одному государю необходима.

– Какой есть, – усмехнулся Брагин и добавил: – Из-за того, наверное, и паримся вместе в этом каменном котле. А смелости теперь не надо. Из-за нее и погибель. Хочешь век спокойно прожить, будь смирен, а не смелен. Так вот… Чего-то я раскудахтадся? Еще подумаешь, Иван, что вот польстил мне, я и захвастал своей философией, горбом выношенной…

– И не думал я льстить тебе, Тимофей. Я правду сказал, что не следует лишний раз попусту подвергать себя ненужным последствиям. Неприятностей и так хватает.

– Неприятность самая большая уже в том и есть, что мы с тобой, Иван, здесь, в Сибири, гноимся. А что правды касается, ее, брат, лучше при себе в мешке держать. И мешок тот не развязывать.

– О том же и я, – заметно оживился Буров. – Не развязывать без нужды…

Наступила пауза. Казарма погружалась в сон. Большинство ее обитателей, угомонившись, начинали храповецкую на разные лады. Кто-то даже подстанывал во сне.

– А что, Тимофей, не поведаешь, за какие провинности в неволю-то угодил?