Сквозь пальцы - [3]

«С любым из них ты была бы такой… Страстной… Бесстыжей… А досталась мне».

Она дышала тяжело и неровно, Но, хватая ртом пыльный воздух ночной комнаты, всё же произнесла вполне внятно:

«Это ты… достался. Я с тобой, потому что так хотела… только с тобой…»

Несколько секунд он ничего не осознавал, мысли сменились одними лишь ощущениями, острыми, приятными, не до конца знакомыми. Потом отпустил её, сдвинулся на край кровати и с томной наглостью спросил, подперевшись локтем, так, будто продолжил прерванный разговор:

«Правда? Так хотела? Думала, значит, об этом раньше? …А когда трогала себя – бывало, что  меня представляла?» Она молчала и шарила руками по покрывалу в поисках белья.

«…Потому что я – да».

Она обернулась к нему. «Тоже себя представлял?» – «Ха-ха» – саркастически скривился он.

«Теперь мне уже точно нужно ехать домой, и очень быстро».

Саша растянулся, сцепив руки под головой.

«Теперь езжай. И возвращайся с вещами. Серьезно, а что? Места хватит». Она улыбнулась. «Я воспринимаю всерьёз любую твою болтовню» – подошла, посмотрела как-то уж слишком нежно и поцеловала в губы, как-то уж слишком долго. Он невольно обнял её за плечи и едва сдержался, чтобы снова не повалить на скрипучую койку. Но выпустил. В памяти отчего-то возникло море, грязный сочинский пляж начала девяностых, его мальчишеские ладошки, безуспешно пытающиеся удержать между пальцев мелкий серый песок, в закатном сочинском зареве отливающий кобальтовой синевой.

При дневном свете всё произошедшее казалось не более чем забавным приключением. Саша не особенно-то церемонился в отношениях со слабым полом. Перезванивал по потребности, вместо свиданий звал сразу домой. Если отказывались – не обижался, но и менять привычки не считал нужным. Писать пока –  не писалось, и Саша болтался по улицам без цели и мыслей.

Ночью стало худо. Не было возможности уснуть в кровати, пропахшей травянисто-терпкими духами, под тяжестью мутных видений, наполненных развивающимися тонкими локонами, воздетыми руками, шепотом зацелованных губ: «Я с тобой, потому что так хотела… Только с тобой…»

В Фейсбуке ничего нового не нашлось.

Так прошло ещё несколько ночей, сменявшихся бессильными сомнамбулическими днями. Интернет молчал. Одним поздним утром, спустя уже где-то пару недель, Саша вдохнул и дрожащими от многодневного недосыпа пальцами набрал на клавиатуре:

«А как ты проводишь ночи? Надеюсь, лучше меня», отправил в «ЛС».

Ответа не последовало. Он вяло пролистывал её хронику. Там не было ничего нового.

«Вот сука…» – Саша закрыл страницу, решив больше никогда на неё не заходить.

Но встретившись в очередной раз в кафешке с приятелями и заметив среди них Олю, скользнул вымученно безразличным взглядом, как бы дежурно среди приветствий спросил:

«А подруга как поживает? Я думал, ты теперь везде её с собой таскать будешь».

«А тебе интересно?» – ответила она вопросом, прищурившись. Саша растерялся. Приятельница вдруг подскочила к нему, обдав сладким ароматом.

«Пошли» – и потащила его куда-то в фойе. У раскрытого французского окна они остановились.

«Надеюсь, ты понимаешь, все всё знают. Вы слиняли прямо посреди вечера, вас туча народу видела».

Он промолчал и почему-то покраснел. Хотя чего тут краснеть-то.

«Вот. Поэтому слушай. Нина в больнице, и там всё не очень хорошо».

Он вскинул опущенные глаза.

«Ага, вот именно, вирус, чьё имя нельзя называть». Она оглядела жалостно-презрительно его сутулую фигуру. «И тебе бы протестироваться, а то выглядишь не очень».

«Дай номер», – Саша заискивающе взял Ольгу за запястье, казалось, она на него за что-то злится.

«Номер-то я дам. Но дозвониться особо не рассчитывай. И вообще…» – она угрюмо нахмурилась.

«Что?» – «Ты мне подругу угробил, сморчок». Саша глянул нетерпеливо и обозленно. «Слушай, я ваших женских штучек не догоняю, хочешь сказать – говори нормально».

Оля вздохнула и закатила глаза. «Ну мужа она выгнала, учёбу забросила. Всё равно, говорит, мой дисер – одно словоблудие. В Ватсапе лицо серое, глаза – по здоровому плачущему блюду. И улыбается при всем этом. Избавилась, что называется, от пошлости жизни. А теперь… как бы пошлость смерти не накрыла. Тебе просто потрахаться мало? Что ты ей навпаривал?» – «Ничего…» – потом сбросил с себя оцепенение. «Да хватит чесать мне про то, чего не понимаешь! Просто дай номер и вали».

«Куда уж нам до вас, писсателей» – она с наслаждением растянула букву «с». – «Выслала». Действительно, тут же пришло уведомление.

Телефон не отвечал. На следующий день снова длинные гудки. Он слушал их, и казалось – это равно отмеренные струйки сухого мелкого песка одна за другой просачиваются сквозь пальцы и исчезают в небытие.

Через неделю, отбросив лицемерную тактичность, Саша просто весь день жал на кнопку с зелёной трубкой снова и снова. В какой-то момент он вдруг услышал интеллигентный баритон: «Алло». И тут же сбросил звонок. Потом, подумав, набрал снова. «Алло, говорите». – «Можно услышать Нину?» – «Нина умерла. А вы кто?»

Саша сидел в единственной комнате своей маленькой тёмной съёмной квартирки. Только теперь он вдруг заметил, до чего его коморка грязная и неприбранная. Стянул с кровати одеяло и отнёс его в стиралку, потом, откинув серую занавеску, увидел прямо под потолком рваную паутину, поблескивающую в сиреневых закатных лучах. Достать её никак не получалось. Саша принёс с кухни веник и что есть силы замахал им в воздухе. Потолок быстро очистился, но ему казалось, что паутины всё ещё полно, и продолжал рассекать пространство, пока совсем не выбился из сил. Отдышавшись, он в изнеможении опустился на кровать, с ненавистью отбросил веник подальше, придвинул ноутбук и сделал то, что не позволял себе никогда, даже в школьном поэтическом кружке – написал самые сентиментальные на свете стихи в стиле впавшего в деменцию Пастернака. Начинались они совсем нелепыми строфами.