Сквозь ночь - [95]

— Эх ты, курносая… — снисходительно протянул Анатолий. — Что ж, нам, выходит, из-за такого пустяка первенство терять? Чудачка тоже…

Он улегся на койку. Юля постояла минутку, глядя себе под ноги.

— Я… — снова запнулась она и почему-то взглянула на Рыленкова, — я этого не могу…

— Как? — удивленно переспросил Анатолий.

— Не могу я это передавать, — тихо повторила она.

— Ты что? — сказал Анатолий, приподнимаясь. Он приставил палец ко лбу и выразительно повертел им.

Яковенко прыснул, заслонившись ладонью. Юля нахмурилась и ковырнула носком ботинка присохший к полу расплющенный блинчик грязи.

— Слыхали?.. — проговорил Анатолий, улыбаясь. — Птичка-синичка голос подает.

— А что там такое? — спросил Яковенко. — Ну-ка, покажь.

Он протянул руку, взял листок и, свесившись еще ниже, прочитал, шевеля губами.

— Понятно, — сказал он и, подмигнув, передал листок Магамбетову.

— Зарезала нас природа, — вздохнул Канцыбер и потрогал пальцами струны.

— Ты свою балалайку покудова брось! — жестко сказал Анатолий.

— Командуешь… — пробормотал Канцыбер, но все же отложил гитару.

Юля стояла, сдвинув брови и глядя в пол, маленькая, бледная, в своих зеленых штанах и красных обтерханных румыночках. Слышно было, как свистит буран и как тикают ходики. Листок путешествовал из рук в руки. Последним его взял Рыленков. Он прочитал рапорт, быстро водя по строчкам глазами, посмотрел секунду на Анатолия и сказал:

— Н-на т-твоем месте я бы этого н-не делал.

— На моем месте? — певуче переспросил Анатолий. — Тебе, парень, на моем месте не скоро быть. Ты давай на своем еще подучись… — Он рывком взял у Рыленкова бумагу; у того остался в пальцах оторванный уголок. — Давай, курносая, включай свою технику.

Он поднялся, потянулся до хруста в плечах, зевнул.

— Давай… — повторил он и протянул Юле листок.

Она растерянно оглянулась. Ребята молча смотрели на нее, даже у Васи Яковенко в глазах погас смех.

— Ну! — сказал Анатолий. — Просить тебя, что ли?

Она беспомощно пожала плечами и взяла листок. Рыленков проводил ее напряженным взглядом.

— Тоже еще, пигалица, — усмехнулся Анатолий. Он снова потянулся и лег, подложив под голову руки.

— Если х-хотите, — сказал Рыленков, заикаясь сильнее обычного, — она п-права.

— Посмотрите на него, — презрительно поморщился Анатолий, — как он за бригаду болеет!

— П-послушай… — начал Рыленков. — Если она еще не научилась лгать…

Закончить ему не пришлось. За занавеской Юля сказала:

— Алло! Станция! Станция!

Все почему-то притихли.

— Никифор Кузьмич? — сказала Юля. — Слышите меня? Здравствуйте, Никифор Кузьмич!

Анатолий вытащил из-под головы руки и взглянул на часы. Было ровно шесть.

— Слышите меня? — повторила Юля. — Ничего, все в порядке. Передаю. Пахота нарастающим итогом пятьсот…

Анатолий приподнялся, глядя на занавеску сузившимися глазами. Яковенко не удержался — хихикнул.

— Сев за сутки не уточнила, — сказала Юля. — Буран помешал. Приблизительно двадцать.

— Слыхали? — сквозь зубы сказал Анатолий. — Ах, ты… — Он побледнел и поспешно спустил ноги с койки.

— П-попробуй только! — тихо сказал Рыленков. Он тоже спустил ноги с койки и встал, загородив дорогу.

— А ну! — задохнулся Анатолий.

Все, что накипело в нем за последние минуты, он вложил в толчок. Рыленков покачнулся и сел на койку, но тотчас же вскочил, наклонив голову. На какую-то долю секунды все замерли. И тут Магамбетов с грохотом обрушился сверху. Босой, огромный, с потемневшим скуластым лицом, он почему-то шепотом сказал:

— Уххади!

— Да что вы, хлопцы… — растерянно проговорил Канцыбер. Как и все, он побледнел и приподнялся на койке.

— Уххади! — повторил Магамбетов, суча скрюченными пальцами и еще более нажимая на гортанное «хха». Он не мог сейчас вспомнить никакого другого слова.

— П-погоди, Усман, — сказал, тяжело дыша, Рыленков. — Сейчас разберемся…

— Спасибо! — упал в напряженную тишину голос Юли. — Передам. Вас также.

Что-то щелкнуло, и она вошла, отогнув занавеску. Секунду постояла, глядя поочередно на всех испуганными круглыми глазами, потом сказала:

— С праздником поздравляли, — и растерянно улыбнулась.

— Тьфу! — плюнул Анатолий.

Он рывком повернулся, нахлобучил ушанку и, на ходу влезая в ватник, пошел к выходу. Магамбетов молча шагнул в сторону.

— Кино! — сказал в тишине дед Семениченко.

Анатолий, не оглядываясь, ударил ладонью дверь. Уже совсем стемнело, и в первую секунду он не заметил, что буран прекратился. Сгоряча шагнул несколько раз, проваливаясь выше колен.

Белая тихая степь лежала вокруг под темно-синим глубоким небом, видная до самого горизонта. Тракторы чернели, прикрытые шапками снега. Из вагончика донесся взрыв смеха, и снова стало тихо. Он нагнулся, зачерпнул горстью мягкий холодный снег, глотнул и потер лицо. Сердце все еще колотилось, и у горла стоял колючий комок. Из-за какой-то девчонки сопливой, подумать только! А этот умник… Он на секунду представил себе Рыленкова — и снова задохся от ярости, но тут же рядом всплыло потемневшее лицо Магамбетова, и смешок Васи Яковенко, и напряженный взгляд Мити Канцыбера, и растерянная улыбка Юли. В вагончике снова громко засмеялись. Анатолий скрипнул зубами и пошел прочь, напрямик, по глубокому чистому снегу. Прошел мимо тракторов. Рыленковский колесник стоял в стороне, он пнул его ногой и пошел дальше. Все в голове смешалось, он зачем-то принялся считать шаги, но, досчитав до трехсот, бросил.