Сквозь ночь - [218]
Неподалеку от бани обнаруживается врытый в желтую землю кувшин — «карас», — в таких не только держали вино, но и прятали в дни нашествий все, что можно было.
Направо по склону холма тянутся порыжелые виноградники; там в перепаханном грунте среди узловатых лоз нетрудно найти осколки амфор, кувшинов, тарелок. За каких-нибудь полчаса я набил карманы черепками, младшему из которых было куда больше тысячи лет. А старший — черный, «задымленный» — принадлежал к тем правременам, когда поливы еще не знали.
Пора было уходить. Я подошел к оконечности мыса. Далеко внизу пенился и шумел по камням Азат. Ущелье наливалось синевой, оттуда, из предвечерней сини, вздымались горящие свечи тополей, по-особенному стройных тополей Армении. Орех, абрикос, миндаль и вишня пылали на все лады оранжевыми и пурпурными кронами. Крутизна тянула вниз, я взялся рукой за дикий камень, торчащий на самой кромке, и вдруг увидел, что весь он покрыт беспорядочными мазками, — так, уйдя в работу, художник отирает, не глядя, кисть… Это была Армения Сарьяна; может быть, именно он отирал кисть об этот камень.
Держась за него, я наклонился над ущельем. Какое-то здание, маленькое отсюда, очень современное — прямоугольность, белизна и стекло, дом отдыха или санаторий, — стояло на скале у самой реки. Среди горячих красок осени прохладно зеленела луговина, по ней бродили, щипля траву, две лошади — вороная и белая. Как редко случается теперь увидеть коня — да еще такого, сказочно длиннохвостого и длинногривого, свободного! Я вспомнил о Карабахе и еще, что Армения славилась лошадьми в библейские времена, об этом упоминает пророк Иезекиил.
Снизу донеслось едва слышное протяжное ржание. Хочешь не хочешь, пора было уходить. Рыжая безрогая телка, треща ветвями, вышла из кустов и остановилась, что-то жуя и глядя на нас волооким взором.
На обломке антаблемента сидела босоногая девочка в ситцевом выцветшем платье, с упавшей на смуглый лоб прядью волос. На земле стоял кувшин с мутно-розовой жидкостью и два граненых стакана. Это было «мачари», семидневное молодое вино, оно щиплет язык и пьется легко, но после второго стакана вам хочется обнять весь мир.
Километрах в двадцати пяти на юго-запад от Гарни стоит райцентр Арташат, пограничный городок на берегу Аракса, — тоже единственное в своем роде место. Там был разыгран первый достоверно известный нам спектакль в истории театра народов СССР.
И поскольку этот спектакль — трагедия Еврипида «Вакханки» — переплелся удивительно тесно с одним из кровавых спектаклей общечеловеческой истории, не могу удержаться от того, чтобы не рассказать о нем подробнее.
Это произошло ровно две тысячи лет назад, когда Арташат был не райцентром, а столицей, где царствовал Артавазд, сын «царя царей» Тиграна Второго, построившего в прежней столице, в Тигранакерте, большой амфитеатр на склоне горы, на манер эллинских, для представления трагедий и комедий.
В шестьдесят девятом году до нашей эры римский полководец Лукулл разгромил Тиграна и разрушил Тигранакерт. Еще через шесть лет «царь царей» явился в стан другого римского полководца — Помпея, снял с головы царскую тиару и пал на колени. Армения была измучена войнами, старик Тигран (ему шел семьдесят шестой год) хотел мира — и добился его. Он прожил еще десять лет и завещал Артавазду жить в союзе с Римом.
Но это было не так-то легко. Армения — такова уж была ее историческая судьба — стояла на стыке враждующих сил («на грани двух разных, спорящих миров», — сказал Брюсов). Через нее — с юга, севера, и запада — прокатывались волны разрушительных войн. Она стонала веками под гневом Парфии, и на ее же земле Александр Македонский громил парфян. Затем появились римляне…
Положение Артавазда было сложным. В Армении не могли простить римлянам недавно пережитых унижений; их здесь считали варварами, уничтожившими культуру Эллады. Века парфянского владычества тоже не миновали бесследно: простой люд свыкся в конечном счете со многими обычаями и — если уж выбирать — предпочитал парфян и Элладе и Риму.
Сам Артавазд, как и весь «верхний слой» Армении, принадлежал к филэллинам. Он говорил по-гречески, сочинял на этом языке трагедии и выписывал ко двору актеров-эллинов; он любил театр, и может быть, сам выступал на сцене вместе с актерами, как сирийский царь Антиох или император Нерон. Впрочем, это всего лишь предположение; в конечном счете любой царь или тиран — в своем роде лицедей, играющий на сцене истории.
Царь Артавазд, надо сказать, играл свою роль довольно ловко. Он хитро лавировал между Римом и Парфией, пока это было возможно, сближаясь то с теми, то с другими, обещая каждому союз и военную помощь. Когда римляне затеяли очередной поход на парфянскую столицу, Артавазд лично явился в лагерь римского полководца Красса, чтобы заверить его в своей преданности; он даже предложил ему идти на Парфию через Армению. И в то же время он вел осторожную игру с парфянским царем Ородом.
Красс повел свои легионы на парфянскую столицу по кратчайшему пути — от Средиземного моря на восток, через Сирию и Месопотамию; и здесь, под арабским городом Карры, невдалеке от южной границы Армении, разыгралась битва, вошедшая затем во все военные пособия по тактике и стратегии (это был первый в истории пример стратегического отступления с последующим контрнаступлением).
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.