Сквозь мутное время. Русский взгляд на необходимость сопротивления духу века сего (сборник) - [14]

В каждой цивилизации есть три фундаментальные опоры. Теодицея – учение о происхождении зла. Учение о социальной коммуникации. Учение об идеале духовном и социальном.

Если учение о социальном, духовном идеале – у нас это скорее наше святоотеческое предание, духовные старцы. «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу», например.

У нас – это у русских. Я говорю об уникальной русской цивилизации.

Учение о социальной коммуникации – это Толстой, который перефразировал слова западного мыслителя.

В устах Толстого звучит так: если так получается, что злые люди объединяются ради злых дел, что мешает нам, людям добрым, объединиться ради дел добрых.

И Достоевский. Это, конечно, природа и понимание зла. «Легенда о Великом Инквизиторе» – это понимание абсолютного зла, доминантного, которое контролирует все составляющие жизни человека и которое отрицает Христа как свободу и как само отрицание власти.

Христос пришел к Великому Инквизитору, и Он молчит. Идет монолог Великого Инквизитора, который говорит Ему: зачем Ты пришел мешать нам? Мы все им дали, этим людишкам. Мы все им дали.

Мы дали им хлеб, мы дали им смыслы. Мы дали им свободу. Мы дали им даже Бога. Мы дали им фактически Тебя. А Ты, появляясь здесь, уничтожаешь образ Тебя. Завтра тебя сожгут.

И Христос встал и поцеловал его в сухие змеиные уста. И тогда Великий Инквизитор закрывает лицо рукой и говорит: иди и не приходи больше, никогда.

Это настолько точная модель власти – и на маленьком уровне, и на большом уровне, – к которой трудно что-то добавить еще. Ее надо осмыслять и осмыслять.

Великий Инквизитор есть сочетание абсолютного земного зла. Абсолютной тотальности господства клерикализма и земной власти, их сочетания. Это символ человеческой юдоли, в которой простому человеку уже не двинуться ни в какую сторону.

Достоевский дополнил это в «Дневнике писателя». У него есть мысль, я дословно не помню, мысль такая: если так случится, что истина будет против Христа, то я буду с Христом против истины!

В чем истина? Истина в том, что ничего не изменится – сильный наверху, слабый внизу. Сильный пожирает печень, сердца и мозги слабых. Слабые дают свою кровь, свои жизни, чтобы сильные жили. История, время принадлежит сильным, принадлежит элите.

Христос это опровергает. Он бросает вызов этой парадигме. К нему приходят и богатые, и бедные. Он крушит троны и скидывает митры.

И этот Христос опасен Великому Инквизитору. И именно этого Христа, как абсолютного революционера, как абсолютного изменителя природы, прозревает Достоевский.

Достоевский заигрывает с консерватизмом, он считает себя консерватором, но он является одним из отцов русской революции, потому что русская революция – это революция против Великого Инквизитора, против абсолютной невозможности тому, кто был никем, стать чем-то. И семнадцатый год никогда не будет забыт.

Да, Достоевский был против социал-демократии, был против социализма, против революции. Вот такая вот кипа, против чего он был. Но, по сути, он был не просто большевиком, он был апостолом русской революции.

Даже вот в этой фразе – с Христом против истины, с духом свободы, с Тем, Кто принес освобождение.

Против Великого Инквизитора, против земных царей и всей этой земной юдоли, где правят деньги, где правят религии, где правят все эти законченные форматы, как у Экклезиаста: нет ничего нового из того, чего не было бы прежде, и ничего не будет.

Нет, будет! Христос это сказал. Русская революция это доказала. Она исчерпала свой ресурс, в ней не было религиозного фактора – это и погубило русскую революцию в итоге, на мой взгляд. Это был один из факторов ее гибели.

И это для меня важно в Достоевском. Он для меня является ключевой личностью русского самосознания и русской истории, ключевой.

Он, Толстой и русские духовные старцы. Особенно – имеющие отношение к традиции нестяжателей, к нестяжательской традиции Нила Сорского и всего, что от него развивалось потом в истории.

Что мы увидели сквозь дым?

Дым над Москвой, дым в Москве лично для меня является, как ни странно, источником вдохновения и творческого подъема.

Это окончательно превращает Россию в пространство фантазий Стивена Кинга. Туман, сумерки, темные башни, встающие из сумерек, волки Калии.

Кинг описал бессознательное американцев, которые очень похожи на нас во многом – в их выбросах коллективного бессознательного, проявлений его в социальном, в политическом.

В реальности это кинговская Москва, Москва в туманах, в сумерках, в которых действуют, живут монстры.

Какой-то Ид – Оно или какие-то другие существа, которых мы не видим, но которые, имейте в виду, находятся где-то рядом подчас, когда вы идете в дыму.

Эта Москва, мне кажется, является невероятным пространством для глубоких внутренних размышлений, для глубокой внутренней рефлексии.

Она является пространством возможностей обращения к самим себе, к собственным страхам, к собственным надеждам и к собственным иллюзиям.

Когда в дыму скрывается морок внешнего мира, то внутренний морок, внутреннее смятение, которое нас охватывает, становится более ясным, более очевидным.

Это отчуждение, которое мы все переживаем сейчас, это и готовность бороться за близкого, чтобы спасти его от угарного газа.