Сквозь мартовские снега. Лесные шорохи - [30]

— Сфотографируй в упор голову с пантами, — распоряжался он торопливо, — а я сниму с него мерку. Какой великан, какой красавец! — восхищался старый натуралист, доставая рулетку. — Кажется, впервые встречаю такого. Надо повязать ему шею лентой из марли, чтобы потом понаблюдать за ним и чтобы второй раз не попался, — комментировал Корней Гаврилович, обмеривая зверя… Потом он смазал йодом ранку, оставленную пулей на холке.

Наконец все готово: обмер закончен, снимки сделаны во всех ракурсах, на шее Гру красуется отличительная метка — широкая белая лента бинта. Бударин посмотрел на часы.

— Еще пять минут будет под наркозом, — сообщил он. — Посидим, покурим, а заодно понаблюдаем, как он станет просыпаться.

— Корней Гаврилович, давайте помажем ему губы и вибрисы солью, — предложил Сергей.

— А что, ей-богу, дельная мысль! — воскликнул Бударин. — Доставай быстренько: Кстати, посыпь ему и на круп, по крестцу, он свободно достает его языком. Вот удивится, откуда, подумает, такое лакомство?

На десятой минуте Гру сделал первое слабое движение задней ногой. Потом пошевелил ухом, словно отгоняя муху. Натуралисты отошли за кедр и, укрывшись за его стволом, стали наблюдать. Вот изюбр открыл глаза, приподнял голову, но тут же снова склонил ее на землю. Потом он несколько раз подряд глубоко вздохнул — и вдруг как ни в чем не бывало расторопно вскочил на ноги, но закачался, широко расставил передние нош, вяло опустил голову, с силой помахал ею из стороны в сторону. Потом, осторожно высунув язык, прикоснулся к губам и стал с наслаждением облизывать их. Он облизывался долго, стараясь достать все вибрисы — длинные волосы вокруг рта, своего рода усы. Живость движений возвращалась к нему на глазах. Вдруг он резкими движениями ноздрей стал ловить воздух, весь напрягся, глаза расширились… Резкие повороты головы в одну, в другую сторону, и вот он сорвался с места, длинными прыжками пошел вверх по склону. Скоро топот его копыт затерялся в тишине кедрового бора.

В четвертом часу пополудни Бударин и Прохоров достигли гребня Горбатого хребта. Его верхняя отметка, как показывал высотомер, составляла без малого тысячу метров. Перед ними лежала необозримая лесная страна, окутанная синей дымкой, испятнанная тенями редких текучих облаков, расшитая серебряной канителью речек и ключей. Увалы и впадины, долины и конусы сопок, плато и покати — широкие пологие склоны — какая удивительная фантазия природы!

К югу открывался вид на долину реки Моховки и на всю Моховую падь, огромную прибрежную равнину, замкнутую с востока и запада отрогами Горбатого хребта и защищенную с севера самим хребтом. Сюда не проникал холодный ветер, и вся она была открыта солнцу.

По верхней кромке хребта тянулась почти сплошная цепь обнаженных гольцов и осыпей. Бударин и Прохоров прошли по гребню почти километр. На обратном пути на одной из голых террас они обнаружили множество похожих на глиняные шарики катышков изюбров. Значит, это место посещается изюбрами. Здесь натуралисты и оставили соль, рассыпав ее на площади в две-три сотни квадратных метров.

Уже затемно они вернулись на свой бивак на Черемуховой релке. Кузьмич и Юрий Квашнин уже были на месте. Они сидели у костра, над которым кипел в котле душистый суп из глухарей — охотник подстрелил в походе двух крупных петухов.

— Богатейшие места! — восхищенно говорил Кузьмич. — Зверя много. Двух куниц видели, несколько следов росомахи.

— За нами, кажется, следил тигр, — сообщил Юрий.

— Да нет, это тебе показалось, Юрка, — отмахнулся старый охотник.

— Ну вот, не верит Евстафий Кузьмич, — Юрий обращался к Корнею Гавриловичу, — своими же глазами видел, как он промелькнул позади нас! Желтый бок его видел…

— А следы? — спросил Бударин.

— Никаких следов не нашли, — ответил Кузьмич.

— Разве их найдешь! — с жаром возразил Юрий. — Там же сплошной лист и мелкая трава. Да мы их и не искали как следует!

— Отмахиваться от этого предположений не следует, Кузьмич, — заметил Бударин. — Лучше перестраховаться в таком случае. Что тут тигр есть, вещь вполне допустимая. Мы встретили стадо диких кабанов, — сообщил он в свою очередь. — Ходить будем только по двое, и на двоих обязательно брать один карабин.

В этот вечер они не засиживались у костра. Смертельно усталые, уснули, едва добравшись до постелей.

ЗАБОТЫ АМБА-ДАРЛЫ

Даже находясь в своей лежке, Амба-Дарла видит и слышит почти все, что делается вокруг. По разнообразным шорохам, крикам птиц, треску веток, чьему-то посвисту, по запахам, по полету птиц он знает о многих событиях, которые происходят в Моховой пади. Он всегда знает, где примерно пасется Большая семья, слышит и чует росомаху и медведя, когда они появляются где-то поблизости, слышит и чует, когда кто-нибудь из хищников задавил жертву. Он не вмешивается в дела своих соседей, за исключением тех случаев, когда в округе появятся волки; их он либо изгоняет, либо уничтожает. Обычно он покидает свою лежку, только когда начинает чувствовать голод. Но и отправляясь на охоту, он делает все, чтобы оставаться незаметным. Тогда под его лапой не хрустнет ни одна ветка, не зашелестит ни один листок. Он скользит в зеленой чаще леса, подобно тени.