Сквозь мартовские снега. Лесные шорохи - [14]

Моховка… Она рождается в западных отрогах Сихотэ-Алиня, ее принимают в свое приволье, манят в синюю даль равнины, леса, пойменные луга. Весело, с перезвоном мчится она в свои дали дальние, воды ее гладят золотые песчаные косы и гремучие, отмытые до блеска галечные берега…

А в светлых струях Моховки, свивающихся в сказочные кружева, носятся стремительные, как молнии, серебристые хариусы, расшитые по бокам красными шнурками; у галечного дна переливаются подвижные как ртуть, пугливые стайки гольянов. А где-нибудь в заводи, рядом с которой шумит стремительный поток перепада, можно увидеть застывшего в засаде серого лейка. Только по чуть шевелящимся полупрозрачным брюшным плавникам отличишь его от палки. Стоит ленку заметить добычу или малейшую опасность, как он мгновенно, будто им выстрелили, срывается с места и бесследно исчезает.

А в иной такой заводи заметишь живое почти двухметровое бревно — белобрюхого тайменя. Этот по-барски важен. Он то замирает, да так, что не пошевелит ни одним плавником, то лениво изогнется, пройдет туда-сюда. Никого из рыб не боится этот подводный медведь. Напротив, все они для него — добыча. Да разве только они! Сядет ли утка на заводь, появится ли на воде бурун, бегущий поперек течения (это переплывает Моховку мышь, белка или колонок), как туда стремительно кидается таймень Хап, и вот уж нет буруна на воде… Одну только Ласу он обходит, да и она не ищет с ним встреч.

Однажды, два года назад, в середине лета Ласа повела на прогулку выдрят, чтобы научить их ориентироваться в Моховке. День был солнечный, тихий, вода просвечивала почти до самого дна, в ней как бы растворилось золото. Ласа принялась играть с детишками. Она то крутилась веретеном, то изгибалась волной, ныряя до самого дна или всплывая к поверхности. Выдрята ни на шаг не отставали от нее и неуклюже повторяли все ее движения. И вдруг… Все произошло так неожиданно и мгновенно, что Ласа не успела что-либо сообразить. Она как раз, выгибаясь, пошла книзу, когда в воде пронеслась огромная тень; задним зрением Ласа лишь уловила белый блеск — брюхо тайменя. Когда она опомнилась, возле нее уже не было дочки, а оставшийся выдренок трепетал у нее под брюхом…

Конечно же, это был Хап. Ласа допустила непоправимую оплошность: не огляделась как следует вовремя. Только теперь она обнаружила неподалеку под обрывом, возле замшелых бревен-топляков, облако мути. А ведь именно такие топляки — любимое место засады Хапа, он маскируется под них.

После этого она покинула заводь и переселилась в другую, на полкилометра ниже по течению. Эта поменьше, здесь не такая глубина, но заводь не промерзает до дна, а главное, на дне почти нет бревен-топляков, где бы Хап мог устраивать засады. Прежде чем рыть нору, она вылезла на трехметровый прибрежный обрывчик, тщательно обследовала его и долго вертелась возле толстой полусгнившей колодины. Сюда она выведет ход из своей подземной норы.

Запрятав выдренка под бахрому корней, свисающих с обрывчика, она нырнула на дно и принялась за работу: стала рыть нору.

Несколько дней пробивала она свой тоннель. Там, где чутье подсказывало ей верхнюю границу подпочвенных вод, она раскопала довольно просторный зал — будущее логовище. Потом стала рыть наклонно вверх: то ли по звуку, то ли по степени влажности грунта, а возможно, и по запаху трухлявой древесины, впитавшемуся в землю, но она точно вывела свой тоннель под колоду, облюбованную накануне. Чтобы обезопасить себя сверху, она не сразу вышла наружу — метра два еще тянула нору в гнилой сердцевине старого тополя до его комля. Потом она принялась собирать ветошь — сухую прошлогоднюю листву, мягкую траву — и таскать ее в логовище. Скоро там была устроена мягкая, удобная постель. Ни один из обитателей Моховой пади не сможет теперь достать Ласу, она может быть спокойна за себя и свое потомство. Под водой у нее нет опасных врагов, кроме тайменя. Опасаться ей приходится только семейства орланов.

Нынешней весной Ласа принесла еще трех выдрят, самца и двух самочек. Больше десяти дней у них не открывались глаза: в них не было пока нужды в кромешной тьме подземелья. Зато развивались другие части организма, необходимые в первую очередь: эластичный мех с тончайшей подпушкой, которая предохранит потом тело от воды, а стало быть, и от переохлаждения; плавательные перепонки между сильными пальцами, чего нет у других животных из семейства куниц, к которому принадлежит Ласа; в ушах образовались, специальные клапаны, которые потом пригодятся: будут защищать слуховые трубы от проникновения воды; развивались легкие — в такой степени, чтобы они могли задерживать воздух по крайней мере на несколько минут. Наконец, рос длинный и мощный хвост с утолщением у основания — рулевое весло, без которого невозможно нормальное плавание. Без всех этих приспособлений жизнь в воде была бы невозможной.

Теперь для Ласы наступила самая трудная пора — нужно было дать детенышам первые уроки плавания и охоты. Насколько это опасное время, Ласа хорошо знала по опыту прошлого года.

Перед тем как в первый раз загнать отпрысков в воду, Ласа отправилась на разведку. Она обследовала каждый закоулок заводи, особенно в тех местах, где лежали топляки: нет ли засады, поднялась на поверхность и осмотрела окрестности Моховки: нет ли поблизости орланов. Но все было спокойно. Поймав по пути небольшого хариуса, она вернулась в логовище. Между тем она заставила детенышей поголодать: пусть голод поможет ей загнать их в воду; по опыту Ласа уже знала, как неохотно они впервые покидают уютное убежище. Зверята с визгом набросились на хариуса и вмиг растерзали его. Но рыбешка только раздразнила аппетит выдрят.