Сквозь гордость, тоску и утраты - [3]

Открыв сумочку, она нащупала на самом дне, под пудреницей и носовым платком, розовую карточку. Если ее вынуть, то все равно в темноте ничего не прочтешь. Да и к чему? Она помнит текст наизусть, она видит в нем каждую строчку, как только закроет глаза.

"Сьюзен Барт, - гласили аккуратно впечатанные в разделы слова. - 3-45-А-7821. Не допускается. Пункт 44-Б-З медицинских требований. Затвердение в левом легком".

И все. Две машинописные строчки на розовой карточке. И конец любви, планам, надеждам, всему, чем она жила.

Ему скажут, уверяла она себя. Ему все равно скажут потом, когда он будет на корабле. Или после приземления на Марсе. Все равно он об этом узнает. И не нужно ему говорить сейчас. Так для него будет легче.

В красном блеске лучей

на ракете...

Нет смысла больше ждать. Лучше не видеть его. Она стояла одна, глядя в темноту и дрожа от холода.

Проволока, идущая вдоль противоштормового барьера, врезалась ему в руки. Он с трудом заставил себя разжать израненные пальцы. Какая трусость!

Его охватил припадок бессильного гнева. Обман и трусость!

- Нервничаешь, друг?

Словно тугая пружина толкнула его и повернула лицом к непрошеному утешителю. Исцарапанные руки сжались в кулаки.

- Возможно, - сказал он с вызовом.

Перед ним стоял один из колонистов, которого он встречал несколько раз, но не знал даже его имени, - коренастый, русоголовый, открывающий слишком много зубов в улыбке.

- Я вышел, чтобы побыть минутку один, без жены, - добродушно сообщил тот. - Она меня замучила. Не разговор, а прямо детская считалочка. Эни-бени-терберьени. И через слово о том, что нас ждет там. Интересно, твоя жена тоже так?

- У меня... Я не женат...

- Нет, серьезно? А я не знал, что летят и холостяки. Как же так? Если бы я знал... Мы с Кларой и поженились потому, что оба хотели улететь.

- Бывает.

- Да... Постой! Что ты сказал? Что ты имеешь в виду?

- Знаешь что? Проваливай-ка отсюда, коротышка, если не хочешь неприятностей, - холодно произнес Уилл.

- Неприятностей? Что ж, я могу взять немного, если у тебя излишек, - предложил тот.

Несколько мгновений они неподвижно стояли лицом к лицу.

Колонист хотел показать, что уйдет, когда сочтет нужным, а не потому, что его прогнал Уилл.

- Ушла к другому? - с ехидцей спросил он, но, кажется, и сам почувствовал, что зашел слишком далеко.

Твердо решив не связываться, Уилл стерпел подбадривающий хлопок по спине и с облегчением услышал звук удаляющихся шагов.

- Другой? Не может быть! А впрочем, почему бы нет? Другой... Ну конечно, другой! Это все объясняет. Ему, дураку, нужна была такая развязная обезьяна, как этот коротышка, чтобы все понять.

Два месяца он переживал, искал ответа на мучительные сомнения, замечал все, даже самые маленькие перемены в ней. Что-то появилось в ней неестественное. Он тогда решил, что она испугалась. Винил в этом себя. Старался серьезно не задумываться о переменах в их отношениях, которые подмечал, старался затолкать их вглубь, спрятать в своем сознании.

В ярости бомб,

рождающих пламя...

Песня, сводила ее с ума. Песня и воспоминания разрывали душу. Этот проклятый конверт пришел, когда Уилла не было дома. Она открыла его, внутри лежали две карточки. Уилла и ее. Белая и розовая. Белая, означавшая успех, розовая - неудачу. Ну да... Конечно! Ту же самую песню передавали по радио, пока она стояла на кухне, тупо глядя на разноцветные куски бумаги, до нелепости не похожие друг на друга. Впервые их разъединило что-то. Впервые в их жизни одного ожидала радость, другого - горе. И звучала эта песня. А потом и она закончилась, и стали передавать объявления. И только тут смысл того, что случилось, стал постепенно открываться ей.

"Я не лечу, - твердила она, словно вызубренный урок, - я не могу лететь". Она не показала Уиллу карточки, когда он пришел домой. Она должна была вначале подумать, решить, что делать, как об этом сказать. Потому... Потому что, осознав свою неудачу, свое горе, она начала осознавать и нечто другое.

Если она скажет ему правду, он тоже останется дома и звездными ночами будет выходить на крыльцо, на их маленькую лужайку. Будет курить свою трубку и смотреть в небо. Как делал прежде. Только теперь это будет по-другому. Он будет стоять и смотреть в небо один, и ее не будет рядом, и его рука не будет держать ее руку. А потом, вернувшись в дом, он будет избегать смотреть на нее. Он будет ненавидеть.

Когда она это поняла, решение пришло само собой.

"Ты полетишь, Уилл. Я хочу тебе счастья. Всем сердцем. Ты должен утолить сокровенную жажду твоей жизни, осуществить заветное стремление. Даже если беда иссушит меня".

И пусть мысль об этом похожа на мелодраму.

К вечеру она отпечатала для себя белую карточку. Конечно, по этой подделке ей не попасть на корабль, но карточка выглядела вполне прилично, чтобы обмануть Уилла. Она показала их ему вместе. И они отправились ужинать в ресторан. Чтобы отметить радостное событие. И даже немного выпили лишнего. Вместе.

Когда он заснул, она встала и вышла во двор. И смотрела на небо одна. Сидела на мягкой траве и плакала. А потом он проснулся, обнаружил, что ее нет рядом, и тоже вышел. Увидел ее, понял по-своему. Взял на руки и отнес в дом. И был веселым и нежным, смешным и сильным. Они пили какао на кухне, и он подшучивал над опасностями, которые ждут их впереди, пытаясь вселить в нее уверенность, убедить, что вместе они преодолеют все.