Скворец - [20]

— И?..

— У самого края деревни большой дом стоял. Народу вокруг много ходило, и все казенный такой народ. Я подумал, что совсем на вражеский штаб похоже. Пробрался туда потихоньку, заглянул в окно. На столе возле окна коробка папирос лежала. Я сделал вид, будто это папка с документами или военные секреты, схватил ее и дал оттуда деру. Никто не заметил.

— Заметил бы — вздули бы тебя по первое число, — сказал Воробей.

— Мне не впервой, — просто ответил Цыганок.

Крыть было нечем.

— А потом, — продолжил Цыганок, — я на повара наткнулся. И он у меня папиросы увидел. Я перепугался до смерти, а он только глянул на меня и сказал: «Все приворовываешь, цыганье семя?». Я пробормотал, что я не для себя, а он только рукой махнул и отвернулся, дальше по своим делам пошел. Я папиросы принес, военрук меня похвалил, папиросы себе забрал…

— И котят, выходит, он перевешал? — спросил Воробей.

— Мы учились казнить врагов народа, — ответил Цыганок.

Тут и Воробей употребил выражение, естественное для воспитанника энкавэдэшнего детского дома, но в печатном виде не воспроизводимое. Тамарка сидела с округленными глазами.

— И, значит, про котят вспомнили? — спросил Воробей.

— Да.

— Кто котят унес?

— Мишка Толстый и Антон. Дождались, когда повар вышел ненадолго…

— Угу, — кивнул Воробей. — А за что тебя ночью чуть не убили? Тоже тренировались?

— Мне плохо стало, когда котят вешали, — сказал Цыганок. — А военрук то ли пошутил, то ли всерьез сказал, что я проявляю недопустимую мягкость к врагам народа и за это наказывать надо… В общем, ребята это всерьез поняли…

— Интересно, посмели бы они расправляться с тобой, если бы я тоже был в спальне, — сказал Воробей. — Я ведь ваших секретов не должен был знать…

— Не знаю, — пожал плечами Цыган. — Меня и вправду чуть не убили… Очнулся у повара на руках, он тряс меня сильно и все повторял вопрос: «Для кого ты папиросы нес?». Я, еще не совсем в себя придя, ответил: «Для военрука». Тогда повар просто бросил меня на землю, разжав руки и пошел куда-то… Я кровь на нем заметил, и на себе тоже… А я ведь ничего не помнил, я догнал его и спросил: «А кровь на нас откуда?». Он усмехнулся, криво так, и ответил: «А ты еще спрашиваешь? Если бы я не пришел и не уволок тебя — смертоубийство было бы. Не помнишь, откуда кровь? Пойди, на толстого парня вашего погляди — может, вспомнишь?». Я остался стоять на месте, а он ушел. Я решил, по его словам — ну, понял их так, — что я, когда меня уже до потери сознания удушили, психанул и в беспамятстве что-то с Мишкой сделал… Подошел к бараку, но заходить в него боялся… Там, у входа, меня Скворец и подобрал…

— Может, ты психанул, а может, повар их швырнул со всей дури, когда их от тебя отрывал, — сказал Воробей. — Мишка, наверно, напоролся на что-то, а Антон в твердое головой влетел. Скорей, все-таки повар их уделал.

— Какая гадость, — тихо проговорила Тамарка.

— Скворец знал о вашей революционной организации? — спросил Воробей.

— Не знаю. По тому, какие он мне вопросы задавал, мне показалось, что он о многом догадывался, — ответил Цыганок.

— Не выберемся мы из этого… — сказала Тамарка.

— Скворец нас вытащит, — твердо заявил Воробей.

— Да, но сколько нам еще здесь сидеть?

— Кто знает… — Воробей попытался прикинуть. — Не знаю, что задумал Скворец. Когда мы отплывали, он сказал, что мы часа через два на месте будем. Что за место, какие у него там дела, сколько времени он там проведет — не знаю. И часа два-три на обратную дорогу.

— До вечера, наверно, не появится…

— Но и времени уже много прошло, — возразил Воробей. — С полчаса мы проплыли, когда он меня высадил. Я, наверно, часа два до вас добирался, со всем петлянием. И просидели мы тут, с тех пор, как я к вам спустился… Если все нормально, Скворец давно уже на месте и, может быть, в обратный путь собирается. Или едет уже. …Выходит, зря он меня высадил, — добавил Воробей. — И деда предупреждать не понадобилось, и вас в другое место уводить. Досидели бы вы тут спокойно до его возвращения…

— Нет, не зря, — сказала Тамарка. — Мы же знали, что дед скоро должен прийти, и уже пугаться начали, что его нету. Стали думать, что делать. Если б ты не пришел, мы бы наверняка наружу вылезли.

— Ага, и попались бы как миленькие, — согласился Воробей. — Значит, все правильно.

Они примолкли. Прошло какое-то время. Они сидели, изредка перебрасываясь незначительными фразами. Потом Воробей, продолжая чувствовать себя ответственным за все, встал и пошарил в дедовском хозяйстве. В одном из бочонков обнаружилась свежезасоленная рыба, а в большой фляге армейского образца оказался довольно крепкий яблочный сидр домашней выделки — наверно, эту флягу дед брал с собой, уходя на промысел. Они поели рыбы, запивая сидром, который им, непривычным, сразу в голову ударил, и, в общем-то, стало тепло и хорошо. Цыган даже задремал, и Воробей с Тамаркой тоже почувствовали, что у них глаза слипаются. Может, они и в самом деле заснули, потому что слишком неожиданным оказалось для них легкое изменение в освещение погреба, — с опозданием в долю секунды они поняли, что этот свет падает сквозь приподнятый люк. Свечка уже почти догорела, и первым движением Воробья было задуть ее, в то время как Тамарка зажала рот Цыганку, чтобы он вдруг не закричал, — впрочем, в этом не было, пожалуй, особой надобности, Цыганок привык молчать. Весь проем люка заполнила какая-то крупная темная форма — что не Скворец, это факт. В сероватом зыбком свете, едва освещавшем погреб, глаза Воробья, привыкшего к темноте, все видели отлично, но пришедший никак не смог бы ничего разглядеть. Да он и не смотрел в их сторону.