Скрытый террор - [82]

Следуя этой тактике, он назвал адрес тетки своей бывшей жены. Увидев эту старую женщину, подумал он, каждый тут же поймет, что никакая она не революционерка. Ну а о самом Маркосе та сможет лишь сказать, что он пару раз ночевал у нее. О его настоящей работе она и но догадывалась.

Передышка, однако, длилась недолго, и Маркос был все еще жив. Его снова начали пытать. Привязав локти к коленкам, полицейские пропустили между ними шест и подвесили Маркоса спиной вниз на высоте чуть больше метра от пола. Взяв лопаточку с просверленными отверстиями, они стали бить его по заднему месту. После ста ударов кожа у него вздулась и почернела от запекшейся крови: Нанося удары, полицейские выкрикивали: «Ублюдок!», «Сукин сын!» — и грозились его изнасиловать.

Маркос слышал все, как в тумане. Угрозы и оскорбления выкрикивались пытавшими скорее для того, чтобы чуть подбодрить себя и вновь наброситься на свою жертву с еще большим остервенением.

Закончив избиение, они подсоединили один конец от полевого телефона к мизинцу ноги Маркоса, а другой — к его члену и стали периодически подавать напряжение. Электрический разряд пронзал его сверху вниз и снизу вверх. Маркос даже не осознавал, что кричит. Он понял это лишь тогда, когда тюремщик сунул ему в рот кляп. Нечеловеческие крики Маркоса веселили палачей, но бразильцы, жившие по соседству с тюрьмой ОБАИ, особых восторгов от этого не испытывали и начали жаловаться. Тогда тюремщики стали прокручивать пластинку с записями эстрадных песен в исполнении популярного в Бразилии певца Роберто Карлоса. «Иисус Христос, — пел певец, — вот я и пришел».

«Я ни о чем не жалею, — думал Маркос. — Вместе с друзьями я боролся за что-то хорошее, человечное и доброе. Пусть мой вклад небольшой, но я вношу его в общую борьбу за новое общество. В Евангелии сказано, что Иисус жил среди воров и проституток. Там, на заводе, я жил и вел себя как истинный христианин».

Маркос обливался потом. Во рту у него торчал кляп, так что нельзя было шевельнуть языком. Но и без кляпа Маркос вряд ли мог бы что-то сказать: он начисто потерял голос. Глаза опухли так, что веки почти не открывались. Он услышал, как кто-то сказал:

— Ну а теперь посмеемся немного.

Полицейские облили его водой. Чтобы подвести ток ко всем участкам тела, они прикрепили провода к животу и горлу Маркоса и сунули два конца в рот и в уши. Опустив его на пол, они включили ток. Маркос забился в конвульсиях, которые не прекращались и после того, как ток был отключен. Прошло полтора месяца, но судороги продолжались. Тогда его отправили в военный госпиталь и вызвали туда священника, чтобы тот исповедовал узника.

Иногда, несмотря на непрекращающиеся конвульсии, Маркосу удавалось все же уснуть. Тогда у его кровати появлялись надзиратели и будили его. «Ты не рабочий, — говорили они. — Ты геолог. А это значит, что на завод ты пошел для того, чтобы вести там подрывную деятельность. Вот поправишься, и мы снова за тебя возьмемся».

Но Маркос не поправлялся. Военные врачи никак не могли остановить конвульсии. Теперь у его койки дежурили две монашенки. Когда Маркос увидел их первый раз, он обрадовался: ведь это женщины, и одна эта мысль уже согревала ему душу.

— Как это ужасно, — прошептала одна из них. — Разве так можно? Просто страшно.

«Они ничего не понимают», — подумал про себя Маркос.

Потом к нему снова пришли полицейские. Теперь они уже называли его коммунистом.

— Как называется твоя организация? Назови фамилии своих товарищей. Зачем ты пошел работать на завод, когда можно было найти работу получше? Признавайся: ты это сделал затем, чтобы поднять всех на бунт и добиться повышения зарплаты?

— А вы сами разве не хотите, чтобы вам повысили жалованье? — спросил Маркос. Но сказал он это очень робко, так как не хотел провоцировать их на новые пытки.

— Не пытайся забить нам голову своими коммунистическими бреднями, — прервал его полицейский, и Маркос не стал вдаваться в дальнейшие объяснения.

Когда конвульсии чуть стихли, полицейские вновь доставили его в штаб-квартиру ОБАН и сказали, что дают ему три дня на подготовку полного признания. Марлин, заявили они, уже рассказала, что он член подрывной группы. Маркос обрадовался трехдневной передышке, но по окончании срока ничего существенного полиции не сообщил.

— Эти каракули гроша ломаного не стоят! — сказали ему, прочитав то немногое, что он написал.

Затем его повели на очную ставку с Марлин. Входя в камеру, Маркос слышал, как один из полицейских сказал кому-то:

— Приготовься. Сейчас ты увидишь Франкенштейна.

Вид у Маркоса и вправду был страшный. Он с трудом волочил за собой бесчувственную ногу, используя вместо костыля щетку для подметания пола. Один глаз, распухший от побоев, по-прежнему не открывался.

— Ты правда сказала, что я член подрывной организации? — спросил Маркос у Марлии. — Но ведь это же неправда.

— Молчать! — заорал надзиратель. — Кто здесь задает вопросы?

Затем они отвели Марлин в соседнюю комнату и стали пытать ее электрическим током. Маркос слышал, как она кричала. Сам он уже привык к пыткам и относился к ним почти безразлично. Его уже дважды долго и жестоко пытали, так что теперь они вряд ли смогут причинить ему еще большую боль. Но теперь не он кричал от боли, а Марлин.