Скрижаль Дурной Вести - [35]

Ему или другим.

За той клятвой, которую он как-то раз дал себе, сидя на узких нарах десантного транспортника, уносившего его к стылым, сочащимся радиацией степям Таунсенда-3, - никогда больше не работать ни на Жестянщика, ни на правительство и вообще ни на кого, кроме себя самого, — стояла, собственно говоря, вся его жизнь: долгая и такая короткая дорожка, протянувшаяся от детства в Приюте Спасения на Френч-Пойнт и полукриминальной юности — учеба в Колледже Трех Искусств стоила недешево, а он всерьез полагал, что из него выйдет неплохой артист и продюсер, — через нищенские заработки в трех или четырех окраинных мирах рухнувшей Империи, через жестокую школу «империи» Жестянщика, через отсидку на Бета-Флоре-6 — тоже неплохой школе, переведшей его в ранг «своих» среди нужного круга людей Периферии, туда — на нары десантного судна класса АТ-22, тянущего груз пушечного мяса для чего-то там не поделивших друг с другом поселенцев далекого, дьявольски холодного мира… За той клятвой стояла еще смерть друзей и потеря единственной женщины, которую он любил. В общем-то и потеря себя самого.

И вот сейчас Бонифаций — хотел он того или не хотел — запрещенным приемом ударил его в самое больное место. Это должно было дорого обойтись старому джентльмену.

Привычно орудуя типовым разовым наборчиком ложек-вилок-зубочисток, Клайд даже не запомнил, что проглотил на обед, — то ли куриное филе под бульон из здешних летучих червей, то ли шашлык из синтетической баранины с салатом из мутантной спаржи. Голова его была занята другим.

Ясно было, что надо возвращаться немедленно, тут же, не выходя из бельмесовского Космотерминала. И тут же он понял, что ход этот — проигрышный. Собственно, все это время он играл проигрышную партию — только чудо спасло его дважды в течение менее чем одних суток. Глупо было бы рассчитывать, что оно случится и в третий раз. Надо было играть на опережение.

Надо было быть просто слепым, чтобы не сообразить, что на месте прибытия его уже ждут. Космотерминал, да и все жизненное пространство безатмосферной колонии были идеальной ловушкой, в которую он полез по собственной воле. Точнее, заключительной частью этой ловушки. Местом приведения приговора в исполнение. А «Покахонтес», неумолимо несущая его к уготованной участи, была клеткой, из которой выскочить было делом безнадежным. И он сам взошел на борт чертовой посудины. Он вообще все это время по своей воле делал все то, чего от него ждали. Надо было предпринять что-то, что пошло бы вразрез с ожиданиями неведомого противника. Чего не ждут от него?

Того, что он вернется с полдороги. Так не бывает.

— С богом, — сказала Энни Уолту и махнула вслед. Сквозь пелену дождя.

Уолт уверенным шагом вошел в вестибюль госпиталя и направился к панели дежурного компьютера.

— Мне назначено к доктору Франку, — твердым голосом произнес он. — Вызов шестьсот четырнадцать.

— Седьмой этаж, двадцать второй кабинет, мистер, — невозмутимо ответил робот и выкинул в стальной подносик карточку пропуска.

Энни постаралась на славу — и информацию о местопребывании недужного держателя ювелирной торговли, и вызов, обеспечивающий проникновение в госпиталь, она раздобыла за несколько часов.

Уолт послушно вышел на седьмом этаже, но тревожить совершенно неизвестного ему доктора Франка в его двадцать втором кабинете не стал. Он зашел в украшенную изображением элегантного джентльмена дверь и через несколько минут вышел из нее, являясь уже доктором Эваристом Бугги из отделения нейрохирургии. Так, по крайней мере, гласила карточка-пропуск, укрепленная на нагрудном кармане его халата. Еще раз — спасибо Энни.

Ночные коридоры госпиталя были безлюдны, светлы и чуть жутковаты. Лифт бесшумно вознес новоиспеченного нейрохирурга на четырнадцатый этаж. Никто и не подумал остановить доктора Бугги по пути в палату сто восемь.

Другое дело, что в палате сто восемь не все было в порядке. Вместо того чтобы мирно предаваться объятиям сна, Бонифаций Мелканян полусидел на своем ложе. Глаза его остекленело смотрели перед собой, а губы буробили какую-то околесицу.

Дежурная сиделка — такому пациенту она полагалась — тоже, видно, была занята не своим делом. Ее просто нигде не было — дежурной сиделки этой. На ее законном месте за специальным столиком у изголовья — сидел и так же остекленело смотрел перед собой совершенно незнакомый Уолту человек в наброшенном на плечи халате. В коридоре, за плечами Уолта, раздались осторожные шаги.

К тому моменту, когда пластиковые тарелочки и пакетики, содержавшие полчаса назад идеально сбалансированный по калориям и витаминам дорожный обед пассажиров «Покахонтес», отправились в мусоропровод, план Клайда был уже готов. Конечно, это была авантюра. Но авантюра, опирающаяся на годы службы в «хитром» подразделении Легиона и участие в без малого дюжине прекрасно организованных ограблений. Кроме того, план этот имел определенные преимущества с точки зрения Уголовного кодекса. То, что пришло ему на ум, было, по большому счету, хулиганством. Но за такое хулиганство на борту космического судна полагалось лет десять сомнительного отдыха в плохих местах. Вполне обоснованно, надо заметить. При особо неудачном раскладе его могли просто пристрелить. А уж в совсем глупом случае он и вправду стал бы виной гибели полутора сотен человек, находящихся на борту. Если не больше.