Скрипты - [53]

Девятнадцатый и двадцатый века с их неслыханными катастрофами обострили внимание к роковому явлению и «путь существования и гибели» приходится ныне усматривать не в справедливости и несправедливости войн, а в их разумности и неразумности.

В истории новой Европы наблюдается две великих страны, противоположные друг другу по характеру их войн: Англия, редко начинавшая войны без соображения их целесообразности и надобности для государства, и Россия, вступавшая в войны без особых размышлений.

Ни в киевские, ни в московские времена Русь не страдала таким легкомыслием. Не видим его и в войнах Петра Великого. Были у него просчеты и неудачи чисто военного характера. На Пруте он в 1711 году чуть не попал в плен к туркам, но в замыслах своих походов руководствовался целями, продиктованными нуждами государства.

Совсем другой стиль начался после его смерти.

В царствование его племянницы Анны Ивановны, в Крыму и под турецкими крепостями уложено до 100 тысяч русских солдат, истрачены миллионы рублей, а мирный договор был таков, что согласно ему, России запрещалось иметь [163] военные и торговые суда на Черном море. Азов хоть и уступлен был России, но без укреплений. Они должны были быть срыты. Даже императорский титул русской царицы не был признан Турцией.

«Россия не раз заключала тяжелые мирные договоры, — говорит В. О. Ключевский, — но такого постыдно-смешного договора, как белградский 1739 года, ей заключать еще не доводилось». Оно и не удивительно. Мир заключали не русские дипломаты, даже не состоявшие на русской службе, а поручено это было Вильнёву — французскому послу в Константинополе — явному врагу России. За оказанные им услуги он получил вексель в 15 тысяч таллеров и Андреевский орден, а его сожительница — бриллиантовый перстень.

Не лучше была внешняя политика императрицы Елизаветы Петровны — дочери Петра Великого. Стараниями французской и австрийской дипломатии ее втянули в Семилетнюю войну, совершенно нам не нужную и не касавшуюся России. Русские войска под Кунерсдорфом нанесли Фридриху Второму сокрушительное поражение, но кроме потери нескольких тысяч солдат и огромных расходов, никакой выгоды для России не было. Да никаких выгод и не искали. То был как бы русский подарок Австрии.

По словам графа Кауница, тогдашнего канцлера австрийской империи, «политика России истекает не из действительных ее интересов, а зависит от индивидуального расположения отдельных лиц». В этом и заключался новый стиль русской внешней политики и войн в послепетровские времена. Сегодня приходило на ум послать армию в Пруссию против Фридриха Второго, завтра в Италию для изгнания оттуда французов, а послезавтра приказ: «Донскому и Уральскому казачьим войскам собираться в полки, идти в Индию и завоевать оную». На что нам Индия, никто не знал. Знал только Первый консул Франции Наполеон Бонопарт — вдохновитель Павла Первого. Чем-то покорил он сердце русского царя и нашел в нем поклонника своего плана сокрушения Англии, с которой боролся и которую никак не мог уязвить по причине ее островного положения. Уязвимое место усмотрел в английских колониях — в Индии. На нее и убедил Павла направить своих казаков. Сам Павел, чуть не на другой же день задушен был собственными приближенными. Индия не [164] пострадала. Но приказ его навсегда останется свидетельством одной из роковых болезней старой русской государственности.

Огромная страна шла на поводу у чужой дипломатии, становилась жертвой родственных и дружеских связей царской фамилии с иностранными дворами и навеянных извне политических фантасмагорий.

В своем положении неофита, Россия не имела никаких специальных интересов на Западе, и до наступления культурной и экономической зрелости ей надлежало не вмешиваться в ненужные европейские распри. Но вопреки всему, она как раз усердствовала в этом направлении.

Похоже, что весь одиум безумного приказа о завоевании Индии Павел Первый передал своим старшим сыновьям, царствовавшим после него — Александру и Николаю. Оба вошли в историю кровопролитными, но ненужными для страны войнами.

Вместо накапливания хозяйственных и культурных сил, совершенствования армии, ослабления внутренних противоречий, проведения давно назревших реформ — они безрассудно расходовали энергию империи на разорительные, ничем не оправданные войны.

Безусловно спросят: «Как?.. И Александр Первый, с именем которого связана эпопея борьбы с Наполеоном?». Да, и он. Эпитет «благословенный» и столетняя патриотическая легенда, окружавшая его имя, затруднили исторической науке работу по реставрации подлинного облика этого царя.

Самая ненужная, самая кровопролитная, самая разорительная для России из войн XIX века была именно война его с Наполеоном. Ее называли отечественной, «народной». Это верно лишь в том смысле, что народ вынес ее на своих плечах и освятил своей кровью в боях и походах. Но по замыслу, по ненужности, по пренебрежению к национальным интересам, эта война — одна из самых неоправданных.

Говорю «война», хотя это были две, если не три войны, но до того тесно связанных между собой и разделенных такими короткими интервалами, что их можюо считать за одну.