Скрипка некроманта - [18]

Кузина жила в самом конце Господской улицы, неподалеку от почтамта. Человеку, чтобы не хворать, нужен променад — и Христиан Антонович отправился туда пешком, бережно неся узелок с гостинцами. Он рассудил так: поужинать у кузины с семейством, а затем неторопливо вернуться обратно в замок, также пешком. Все соответствовало плану — вот только, когда он уже вышел из дома кузины и прошел шагов с полсотни, на него напали злоумышленники, забили ему рот снегом, повалили, сдернули с головы шапку и вытряхнули старичка из шубы. Он остался лежать на снегу, а как попытался встать — понял, что с коленом неладно. Кое-как, ползком, он вернулся обратно к кузине. Отыскать извозчика с санями в этой части крепости и в такое время было невозможно, бежать в часть женщины побоялись — ну как в темноте и на них нападут? До утра доктор оставался у кузины, там же обнаружилось, что у него жар. Но он требовал доставить себя обратно в замок — и к обеду, завернувшись в одеяла, все-таки прибыл.

Выслушав эту печальную историю, Варвара Васильевна помрачнела. И шубы ей было жалко, и доктора. И зло брало — да что ж за город такой?!. Раз лишь собрались повеселиться — и тут же столько злоключений! Велев Христиану Антоновичу отправляться к себе в комнату и лечиться, она задержала Маликульмулька в кабинете.

— Ступай, Иван Андреич, к князю в кабинет, доложи, пусть вызовет обер-полицмейстера да взгреет его хорошенько! Чтобы тот хорошего сыщика прислал. И надо ж, чтобы обе эти беды — в один вечер!

Маликульмульк ничего не ответил. От слов княгини у него зародилась мысль — совпадение злоключений не случайно, что-то их объединяет. И что бы это могло быть — он придумал почти сразу. Да только выдумка нуждалась в проверке.

— Ваше сиятельство, а не может ли быть так, что эти две беды между собой связаны? — спросил Маликульмульк.

— Это как же?

— А так — некто, отняв шубу у Христиана Антоновича, нахлобучил шапку да проскочил мимо охраны. Солдаты, стоя на посту, видели, что доктор вышел, а теперь вон — вошел. Темно, метель — кто приглядываться станет? Шуба вышла — и шуба вошла. Таким образом в замке во время приема оказался совершенно посторонний человек, который давно уже положил глаз на скрипку Гварнери.

— А как он ушел из замка?

— При общем разъезде мог выскочить. И вынести скрипку под шубой. Ведь гостей не обыскивали — он мог присоединиться к компании тех же гарнизонных офицеров и проскочить мимо часовых вместе с ними, благо они в Цитадель, как мне кажется, вернулись пешком…

— Допросить часовых! — воскликнула княгиня. — Немедленно! Ступай, Иван Андреич, к князю! Коли ты прав и на след скрипки напал — сумею наградить!

— Напал-то напал, — пробормотал Маликульмульк, — да как заставить полицию искать того злоумышленника? Отопрутся — невозможно-де изловить того, кто мелькнул и пропал. И будут правы.

— Злоумышленник не дурак, постарается избавиться от шубы, — резонно заметила княгиня. — Пусть сыщика ко мне пришлют, я все приметы ее знаю! Найдется шуба — найдется и вор. Ступай скорее, медлитель! Фабий Кунктатор!

Но это уже не было руганью — в устах Варвары Васильевны это было тонкой шуткой. Женщина образованная, да еще вынужденная следить за образованием сыновей, всех поочередно, она просто не имела возможности забыть римскую историю и всех прославленных полководцев; но, как всякая светская дама, она запоминала не общий ход древних событий, а какие-то отдельные сведения, связанные с именами: Гай Юлий Цезарь и мартовские иды, Антоний и Клеопатра, Ганнибал и слоны, полководец Максим Фабий Кунктатор — и его потрясающая медлительность, как будто он надеялся, что армия Ганнибала как-то изничтожится сама собой…

Выслушав Маликульмулька, князь Голицын невольно рассмеялся.

— Так, выходит, главная виновница — моя шуба? И с нее весь спрос? Мысль диковинная — но княгиня права, такое возможно… Хорошо, ступай-ка, братец, подготовь письмо к коменданту — пусть пришлют в канцелярию вчерашних часовых.

С этими часовыми насилу управились — они были смертельно перепуганы приказанием явиться к самому генерал-губернатору. Было их четверо — двое стояли у Северных ворот, двое — у Южных в особых полосатых будках, предохранявших от снега и дождя. Солдат, которые обыкновенно несли караул у замка, старались занимать только этой службой — они должны были знать всех, кто проходит или проезжает в ворота, в лицо.

В канцелярии было пусто — ради Святок князь пожалел канцеляристов и велел отдыхать до Васильева дня. Все равно — вряд ли из столицы придут в эти дни какие-то важные депеши и циркуляры, двор и государь веселятся, всем не до дел. А если магистрат изобретет очередную пакость — так пусть ждет с этой пакостью, пока князь Голицын догуляет Святки.

Гарнизонные солдаты побаивались князя не потому, что имели на то основания: он, взяв под свое начало край, в коем девяносто лет не было войн, да и не предвиделось, пока не был строг с гарнизоном. Их смущал и пугал левый прищуренный глаз, придававший княжескому лицу, довольно благообразному, какое-то изощренное ехидство. Голицын выдумал этот прищур потому, что левый глаз немилосердно косил, и полагал, что так оно будет лучше. Судя по тому, что одна из первых придворных красавиц влюбилась в него и настояла на браке, выдумка оказалась удачной, да и брак — прочным.