Скрипка некроманта - [10]

Маликульмульк пожалел, что не сходил на зингшпиль «Аптекарь» — Дораличе была, надо думать, премилым щеголем в роли Вольпино и хорошо гляделась рядом с Грилеттой-Аннунциатой.

— Куда нам идти? — спросила Дораличе. — И где наши музыканты?

— Подождите, прошу вас, — ответил Маликульмульк, видя, что по коридору бежит Тараторка, а за ней — поваренок Фролка с чайником и тремя кружками, надетыми на пальцы.

— Вот, Иван Андреич! — воскликнула запыхавшаяся Тараторка. — Кипяток! Как раз вовремя поспел!

— Ступай туда, — Маликульмульк указал на дверь, Тараторка быстро отворила ее, и раздался дружный вскрик — Фролка со своим чайником чуть не сбил с ног и не обварил Карло Риенци и Джакомо Сильвани, уже готовых присоединиться к Дораличе и Аннунциате. Итальянцы были одеты в модные фраки, гладко выбриты, припудрены и тоже блистали драгоценностями — мало того, что надели по три перстня на руку, так и к часам подвесили множество брелоков.

Фролка проскочил в комнату, и Маликульмульк услышал возгласы старого Манчини.

— Я провожу вас в гостиные, — сказал он итальянцам, рассудив, что травы меньше десяти минут не будут завариваться, а держать все это время артистов в коридоре как-то нелепо.

Потом Маликульмульк наскоро представил всю четверку вокалистов их сиятельствам и пошел обратно — за музыкантами. Он постучал в мужскую комнату, отданную квартету, дверь отворилась, и первым вышел толстяк с виолончелью. За ним последовали виолончелист, альтист и скрипач, все — немолодые, с кислыми физиономиями, как будто приглашение к рижскому генерал-губернатору было для них хуже горькой редьки. Маликульмульк по столичным театрам знал сию самолюбивую и вечно недовольную публику — трудно смириться, что либо по гроб дней своих будешь исполнять партию третьей скрипки в каком-нибудь городишке, либо годами странствовать в диких краях, где хоть и играешь первую скрипку, да кто это оценит? Каждый музыкант нес под мышкой нотную тетрадь. Казачок Гришка замыкал шествие — он тащил пюпитры для нот.

Из второй мужской комнаты вышли старик Манчини и Никколо Манчини со скрипкой. Увидев эту скрипку, Маликульмульк насторожился — в столице он видывал такие прекрасные и дорогие инструменты, но тут, у бродячего виртуоза?!

— Гварнери? — спросил он неуверенно.

— Гварнери дель Джезу, — с гордостью подтвердил старый Манчини. — У моего мальчика лучшая скрипка из тех, что были в коллекции маркиза ди Негри. Вся Генуя знает, как мой Никколо получил эту скрипку. Три года назад он был представлен маркизу. Маркиз не верил, что мальчик гениален, да, гениален! Маркиз принес ноты, это был концерт Плейеля, вы знаете австрийца Плейеля? Сложный, безмерно сложный концерт. Маркиз засмеялся и сказал: если ты, обезьянка, сыграешь с листа эту вещь, то получишь скрипку Гварнери дель Джезу. Никколо кивнул, просмотрел ноты и заиграл — он играл без остановки и без единой ошибки! Маркиз — человек чести, он отдал Никколо скрипку!

Маликульмульк посмотрел на гениальное дитя — да, худые ноги в белых чулках ближе к лодыжкам заметно припухли. Мальчик стоял рядом с отцом, словно не слыша его выспренной речи, черные глаза были полуприкрыты тяжелыми веками, в лице — ни кровинки. Маликульмульк видывал отменных скрипачей, был знаком со знаменитым Иваном Хандошкиным, но такую отрешенность наблюдал впервые, и она его встревожила — мальчик явно был не от мира сего.

— Идите за мной, господа, — сказал Маликульмульк сперва по-немецки, потом, для надежности, по-французски. — Ты, Гришка, ступай вперед.

Он оставил обоих Манчини в малой гостиной на диване, а квартет повел в большую, по дороге махнув рукой певцам и певицам, что означало «не спешите». Он хотел сперва усадить музыкантов, зная по опыту — суета вокруг стульев и пюпитров привлекает публику, и к тому моменту, когда появятся певцы, уже не придется собирать слушателей по углам и закоулкам гостиных. Разве что картежников от стола не отцепить — ну так это и правильно. Но Аннунциата все же подошла.

— Кто будет объявлять номера? — спросила она.

— Я сам, сударыня.

— Очень хорошо, вы представительный мужчина! Первым номером у нас дуэт Каролины и графа Робинзона из «Тайного брака». Каролина — я, Робинзон — синьор Сильвани.

Маликульмульк сверился с бумажкой, куда заранее записал все номера, и кивнул. Аннунциата улыбнулась ему.

Лакеи быстро расставили стулья, любители музыки уселись, в первом ряду были, разумеется, их сиятельства. Маликульмульк объявил дуэт, и концерт начался.

Певцы пели именно так, как положено в гостиных, не форсируя голос, не впадая в чрезмерную патетику. Маликульмульк читал по бумажке, добавляя обязательные комплименты: «наша очаровательная гостья… известный всей Европе тенор… блистали при дворе покойного французского короля…» Аплодисменты были беззвучные — это не балаган на эспланаде, это прием в Рижском замке.

Наконец дошло и до дивного дитяти. Никколо вышел без всякого стеснения со скрипкой под мышкой и приготовился играть, но начал не сразу — собирался с силами, с духом, с памятью, наверно. Маликульмулька поразили невероятно растянутые пальцы мальчика, лежащие на грифе скрипки, и как-то диковинно вывернутый вправо локоть под скрипкой. Самому ему такое и в голову бы не пришло — но он сообразил, для чего это потребно: чтобы легко и непринужденно переходить от низких к высоким позициям. Стоял Никколо тоже своеобразно — не так, как все знакомые Маликульмульку скрипачи, слегка расставив ноги и опираясь одинаково на обе. Нет, мальчик и тут изобрел свое — он опирался на левую ногу, правая была выставлена вперед и даже чуть присогнута.