Скотобойня - [2]

Это случилось несколько месяцев назад. И вот теперь мы притащились сюда.

Наша память похожа на детский паззл из кубиков, которые раскидал по комнате гукающий малыш. Прошлое нам помнится обрывками – подол маминого платья, отцовские руки, велосипедные рамы, фонтанчики в школьных коридорах. Мне кажется, из таких кубиков строятся целые эпохи, но малыш, живущий внутри, настолько игрив, что вечно ломает собранную картину, разбрасывает кубики, а некоторые и вовсе теряет. И мы обречены помнить прошлое таким – разобранным, потерянным, обрывистым. Малыш, живущий внутри меня, уже добрался до паззла с моей сестрой, и теперь, как бы ни старался, я не мог вспомнить ее лица. Помнил отдельные черты, но никак не мог собрать их воедино. Я знал, что Алена все еще отчетливо помнила свою сестру. И понимал, что с этим она живет каждый день – встает утром с кровати и видит перед собой ее лицо. Идет по дороге в школу и видит ее, идущую рядом. Сидит вечером перед телевизором и помнит, как рядом сидела ее сестра. Она умерла, но пройдет еще много дней, прежде чем она согласится уйти, а Алена согласится ее отпустить.

- Как ты думаешь это устроить? – наконец поинтересовалась она живым голосом.

- Пойдем, я тебе покажу.

Я повел ее по мостику в другое помещение, туда, где тяжелый, гнилостный запах был настолько силен, что слезились глаза. Все это время я находился без респиратора, но сейчас натянул его на лицо.

- Фуу, - прогундела Аленка, прижимая респиратор сильней. – Что это так воняет?

В этой части цеха находились баки с внутренностями забитых животных. Блескучие, с мостика они казались масляными пулями какого-то громадного револьвера.

- Сюда сваливают кишки. Вон в те большие баки, видишь?

Я указал на баки рукой, но, думаю, она и так поняла: больше тут ничего не было. Мой отец – грубый и дремучий – вычитал где-то, что смерть воняет, и при каждой возможности говорил об этом. Смерть воняет, сынок. Она смердит так, что ни с чем не перепутаешь. Если ты хоть раз чувствовал ее запах, ты всегда его узнаешь. И бла-бла-бла…

Он был прав: когда нашли мою сестру – с распоротым животом и отпиленной головой – смертью смердело за километр. А спустя несколько месяцев я увидел, как отец, стоя над умывальником, с остервенением оттирал руки металлической мочалкой. Кровь сочилась с его пальцев и стекала в сток. Тогда я понял, что запах смерти за столько лет пропитал его насквозь, и он старался от него избавиться.

- Как это… сможет помочь? – спросила Алена. Ее голос звучал тихо из-под прижатого респиратора.

- Мост над баками проржавел, его собираются менять. Отец говорил, что руководство тянуло до последнего, пока один из рабочих не расшибся – пол провалился, и он упал. Мы заманим сюда убийцу и сбросим в бак. Оттуда он ни за что не выберется…

- Но как мы его заманим?

- А как, ты думаешь, коров заманивают на убой?

Она пожала плечами. Откуда ей было знать?

- В стаде всегда есть бык-провокатор, их еще называют Иудами. Они умнее других: из раза в раз они внедряются в новое стадо, обживаются там и ведут коров на убой. Мы с тобой так же спровоцируем урода, - я осекся, поняв, что назвал убийцу засекреченным, спрятанным от чужих глаз именем. Но, помолчав, договорил: – Мы пойдем по следам наших сестер, восстановим их последние дни и поймем, как, где и почему… ОН выбрал именно их.

- Тот полицейский, - кивнула Алена, - я слышала, он говорил родителям, что, скорее всего, убийца выбрал мою сестру неслучайно. Что-то в ней привлекло его.

- Они были похожи. Наши сестры, - подытожил я.

- Ты думаешь, у нас получится?

- Попробовать стоит.

- А что… ну, что если он не человек? – спросила она, и я почувствовал ползущие по спине мурашки.

Иногда мне снились кошмары, в которых убийца моей сестры приходил и за мной. Он прятался под кроватью, и самое ужасное, что я об этом знал, но почему-то все равно ложился спать. И каждый раз кровать превращалась в гроб. Я лежал в нем недвижимый и мертвый, а Урод выползал из своего логова и вырастал надо мной. Он был похож на работника скотобойни, в респираторе и грязном фартуке. Он подтаскивал цепь и обвязывал ее вокруг моих лодыжек. Всякий раз я просыпался, когда понимал, что меня будут потрошить, как подвешенную за ноги козу. Лежал в поту, холодный и мокрый, а за окнами ветерок гнал по кронам деревьев легкую зыбь.

Разумеется, он не человек! Человек на такое не способен. Больная, вонючая тварь, которую не остановят ни угрозы, ни мольбы, ни воспитательные тюремные работы…

- Мы должны убить его, кем бы он ни был, - ответил я. И взял Алену за руку.

***

На следующий день я привел Алену домой. Отец был на работе, а маме было плевать на гостей: после смерти моей сестры она редко проявляла эмоции, превратилась в тонкую тень у плиты. Она ушла с головой в готовку и даже собиралась написать что-то вроде поваренной книги - слышал, как она говорила об этом отцу, а он нервно фыркал в ответ, прячась за газетой. Единственное, что интересовало мою мать последние несколько лет – полные кастрюли и забитый холодильник. Иногда она срывалась и готовила столько, что еда лежала неделями и портилась.