Скошенная трава - [11]

Люди проходили мимо, с пренебрежением разглядывая умирающую женщину и худющего маленького ребенка с огромными глазищами на испуганном грязном личике.

— Чего хочешь? — подошел к ней Шамил. Сзади стояли двадцатилетняя Айка, закутанная в зимний комбез и пятнадцатилетний, недавно прибившийся к ним Степан в старой куртке и рваной кепке. Они пришли на рынок за одеждой для него и лекарством для Арсюхи, которого Степан привел вместе с собой. Мальчишка простудился и сильно кашлял.

— Покушать бы чего… и спичек… Не смотрите, что она маленькая! Ей уже два года и можно брать органы! Берите, все равно умрет!

— Айка! — отец обернулся. — Смотри, чтобы никуда не сбежала. Мы закупимся и придем. Слышишь, болезная! Мы вернемся и заберем твою девчонку.

Отец со Степаном влезли в дыру между плитами и растворились на огромной территории рынка.

Девушка отвела женщину в сторону и посадила на камень.

— Это твоя дочь? Как ее зовут?

— Полинка. Да, она моя дочь. — Женщина закашлялась. — Я умираю. Пусть лучше ее убьют, спасая кому-нибудь жизнь, нежели она погибнет голодной смертью рядом со мной.

— Не плачьте. Ваша девочка будет жить в моей семье. У нас хороший дом. — Айка улыбнулась утиравшей слезы женщине.

— Вы правду говорите? — женщина недоверчиво посмотрела на Айку.

— Правду.

— Пусть благословят тебя, деточка, забывшие нас Боги! — женщина кашлянула и поднялась с камня. На испорченном язвами лице сияла улыбка, а глаза блестели. — Ничего мне от вас тогда не надо! Пусть будет счастлива моя доченька!

Женщина махнула рукой и, пошатываясь, пошла прочь, оставив Полинку в руках Айки.

Девочка, когда немного прошел шок от потери матери, оказалась жизнерадостным и активным ребенком, хорошо говорящим и путающимся у всех под ногами. Уже больная Айкина мама сажала девочку на колени и читала ей книжку. И только тогда кто-то мог чего-то сделать, не боясь уронить на голову или ногу Полинки молоток или кастрюлю с супом…

Айка повернулась на бок, и в памяти всплыл тот зимний день, когда, откинув крышку люка, она увидела сидящего на покрытой хрустящим снегом земле закоченевшего синего пацана, сжимающего обмороженными руками толстый сверток.

Увидя вылезшую наружу девушку, он непослушными губами прошептал:

— Возьмите нас к себе! Пожалуйста!

Айка позвала отца, и они с трудом вытащили из закоченевших мальчишеских рук кучу тряпок, а затем подняли парнишку и затолкали в люк. Шевелящийся и кашляющий кулек, не распаковывая, унесли в ванную комнату.

Отец сразу нагрел воды. Кашляющий сверток оказался худеньким длинноногим мальчуганом с очень белой кожей и светло-рыжими волосами. Хоть его тело горело высокой температурой, да и воспринимал он происходящее слабо, но все равно губы непроизвольно подрагивали в улыбке, а светло-серые глаза все время пытались поймать взгляд раздевшей и уложившей его в горячую воду Айки. Перепоручив младшего дочери, старшим мальчиком отец занялся сам. Потихоньку согрев и помассировав руки и ноги, он дал ему поесть, и только потом отправил мыться.

Младший уже спал, когда старший в чистой одежде вышел из ванной комнаты и сел на лавку в «гостиной». Вся семья собралась за столом и с любопытством смотрела на новенького.

— Ну, рассказывай, кто ты, откуда, как зовут и как нас нашел? — сразу задал отец все интересующие вопросы.

— Зовут меня Степан. Мне пятнадцать лет. Родился я здесь, еще до взрывов. Отца у меня не было. Вернее, был, но они с матерью развелись после моего рождения. Тогда мать полностью погрузилась в свое разочарование и проблемы. Иногда доходило до того, что в доме нечего было есть. Но жизнь — штука прихотливая и любит всякие выверты. Однажды на улице к ней подошла женщина, терпеливо выслушала все жалобы, назвала сестрой и оставила свой номер телефона. Мать оттаяла и начала названивать доброй тетке чуть ли не каждый день. А когда та сказала, что посещает собрания Свидетелей Иеговы и что в их общине все друг друга любят и помогают собратьям, то мать полетела туда на крыльях, невзирая на крики бабушки. Там она нашла тех, кто готов был направлять ее действия и взять на себя ответственность за ее жизнь. Знаете, ей очень нравилось, что можно ни о чем больше не думать, а делать так, как велит наставник. Меня она тоже туда водила. Когда я был маленьким, раздавал на остановках проспекты с приглашениями: «Приходите к нам на собрания, и мы решим все Ваши проблемы! С нами Бог!» Когда все это случилось, — парень поднял голубые глаза к потолку, — мы с матерью ехали в метро за очередной бесплатной работой на благо нашей общины. И мы остались под землей. Не хочу говорить о том, как мы выживали. Это было страшно. Но матери через какое-то время удалось найти братьев по духу, тоже каких-то сектантов, обещавших запись в Книге Жизни и полное подчинение адептов своей воле. Мать с радостью к ним прибилась. Ну и я с ней. Я бы один не выжил. Сектанты жрали крыс и пели гимны. Если кто-то заболевал, то его не лечили, говоря, что так угодно Богам. Когда заболел рыжий Арсюха, а мы жили с ним в одном углу, его мать безропотно отдала сына Посвященному, чтобы он читал над ним псалмы. Я прокрался к палатке и подслушал, что мальчишку собираются продать Волкам, пока не умер. Понимаете, дети там — это обуза. За ними надо ухаживать, кормить, лечить. А принести верхушке какую-либо пользу они пока не могут. Но жрать хочется не в будущем, а здесь и сейчас. Так что Арсюху особо не кормили. Мы были очень похожи: никому не нужные дети. Даже своим матерям. А теперь моего единственного друга хотели продать. Знаете, — продолжил Степан, обведя всех пристальным взглядом, — я тогда вылез из метро и пошел по городу. Вы не смотрите, что я худой. В нашей церкви я был лучшим охотником-поисковиком. Одним выстрелом снимаю крысу в почти темном помещении. В-общем, я вылез и пошел, распутывая человеческие следы. Полдня ходил впустую. Нет, убежища я видел. Но там тоже было холодно и голодно. А когда наступил вечер, я вернулся за Арсюхой. Пусть мы бы замерзли, но вдвоем и свободные! И пока все наши молились и слушали речь пастора, я залез в их палатку, завернул Арсения в одеяла, и убежал.