Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года - [19]

— Не говори, не говори, кое-что понял, по картинкам, — Андрей засуетился и стал листать журнал. — Глядите.

Кинооператор Виктор поставил пластинку. Застучал барабан, завыли довоенные негры, и саксафон тоже завыл. Комната зажила в ритме, и все встало на места, ибо запели довоенные негры о смысле жизни, выкрикивая бессмысленные на слух слова.

Яна задумчиво глядела на Андрея.

— Все-таки ты зря, — произнесла она, продолжая рассматривать Андрея.

Андрей соблазняюще (был хорош) улыбнулся и спросил:

— Что — «зря»?

— С «Лайфом». Ты уверен, что за тобой не следят?

Андрей презрительно пожал плечами, презрительно, но неуверенно. Появилось интересное занятие. Алик подобрался. Охота началась.

— Кто-нибудь был в предбаннике, кроме тебя? — жестко поинтересовался Дима.

— Крутились там всякие… Но, когда я брал, никого не было.

— Абсолютно никого? — настойчиво поинтересовалась Яна.

— Абсолютно… — Андрею становилось явно не по себе.

— Профессия у этих людей такая, чтобы быть незаметными, или незамеченными, — включился в облаву Сергей.

— Какие еще люди? — затравленно вопросил Андрей.

— Наши люди, — спокойно ответила Яна.

— Ну, взял журнал, ну, посмотрел его. В чем здесь состав преступления?

Все молчали.

— Ерунда все это, — успокаивая себя, подвел черту Андрей, — не те теперь времена наступают.

— Ты о чем это? — спросил Дима. Был он ясен и добр.

— А в чем дело?! Что я такого сделал?! В чем меня можно обвинить? Я свободный человек и делаю то, что хочу. Не те теперь времена.

— Времена, действительно, не те. Зато мы — все те же. — Алик вяло ковырял крабовую лапшу. — Что ты суетишься? Ну, вызовут тебя, куда надо, поговорят, возьмут на заметку. И все дела.

Игра становилась скучной. Слишком быстро Андрей взял крючок.

— Я пойду, — сказал Алик и поднялся.

Еще было десять часов вечера, впереди разговоры и споры, всего этого было жалко, и себя жалко — настроение тоскливое, но Алик еще раз повторил:

— Я пойду.

Он вышел в коридор темной коммунальной квартиры. Пусто — пожилые соседки любили Андрея за красоту и интеллигентность и старались не мешать его досугу. Алик медленно одевался и слушал, как за близкой дверью Дима наконец запел «Сегодня Сонечка справляет аманины». В комнате дружно рявкнули припев.

Он шел по пустынной и мокрой улице Чернышевского, с удовольствием ощущая, что ноги его, шагающие по лужам, уже промокли.

По еще не позднему Садовому кольцу шуршали машины и троллейбусы. Улица была похожа на Москву-реку: отражались фонари, блестела под фонарями. Переходить Садовое кольцо не хотелось. Не хотелось окунаться в Москву-реку. Алику становилось холодно.

У трамвайной остановки дождь опять припустил. Но, к счастью, уже скрежетал по Немецкой расплывчатый в дожде трамвай, новенький, одновагонная коробочка. Алик влез в нее.

«Обилечивайтесь!» — тут же предложила пожилая кондукторша, и Алик обилетился. Кондукторша объявила: «Следующая — Девкины бани!» — и не за веревку дернула — на кнопку нажала. Технический прогресс. Алик стряхнул дождь с волос, с бровей, уселся. Было где сесть, хотя народу довольно много: работяги с вечерней, железнодорожные пассажиры к поздним поездам на Казанский, Ярославский, Ленинградский вокзалы, продавщицы из только что закрывшихся магазинов.

— Девкины бани! — крикнула кондукторша, и трамвай остановился. Никто не вышел, трое вошли.

Один пробежал вагон и распахнул дверцу кабины вагоновожатого. Второй остался возле кондукторши, вытащил из кармана пистолет. Третий, совсем молоденький, спросил:

— Начинать?

— Подожди, — отчеканил второй, раскрыл кондукторскую сумку и выгреб из нее бумажные деньги, а потом приказал тому, что показывал нож вагоновожатому:

— Вели извозчику, чтобы без остановок до моста! И чтоб помедленней!

Трамвай неспешно покатил. Вооруженный пистолетом обратился к пассажирам:

— Гроши и рыжевье, кольца там, часики, — огольцу сдавайте!

Молоденький пошел по рядам. Делать нечего — отдавали. Оголец злодействовал: обыскивал, если ему казалось, что не все выложили, покрикивал. С молодым пижоном поменялся кепками: ему водрузил на самые уши свою замызганную, а себе возложил его новенькую лондонку.

Ведь не богатыри. Пистолет и нож. Главное — пистолет. Алик представил, как пуля входит в него. Кошмар. Почувствовал, как диафрагма, холодея, стала опускаться. Страшно? Трусишь? Он знал про себя, что трусость его — от впечатлительности. Думал так, во всяком случае.

Сейчас подойдет оголец и станет шарить в карманах, а он будет покорно сидеть, растопырясь, как на гинекологическом кресле. Прелестная картинка: чемпион Москвы по боксу на гинекологическом кресле. Главное — пистолет, пистолет!

— А тебе особое приглашение нужно? — кинул ему оголец, румяный такой и нахальный, от опасности, малолетка.

— Пацан, может, не надо?!! — миролюбиво посомневался Алик.

— Ты что?!! — заорал малец. Алик взял руки, которые уже лезли ему за пазуху, и вытянул по швам огольцовых порток.

— Колян, он не дается! — плачуще наябедничал оголец.

Не дойдя до них шага три, тот, что с пистолетом, остановился и скомандовал:

— А ну, вставай, фрей вонючий! — и, поигрывая пистолетом, стал наблюдать, как медленно встает Алик.