Скорпион - [14]

— Хороша, — крякнул ГПЧ уже в машине, и было не совсем понятно, то ли он осуждает нашу эстрадную песню, то ли одобряет.

Моя дочь тоже любит петь: она ужасно фальшивит, но мне нравится. Ей уже семь лет, и у неё нет проблем, кроме одной: здоровье. Когда я пришел в один из выходных в гости, её мама сказала:

— Поздравляю: глисты. Жрет немытое, дура! Сколько говорить: руки мыть надо!

— Прекрати, — сказал я. — Глисты не самое страшное в нашей жизни.

— Тебе хорошо!.. — кричала женщина. — Ты отвалишь, а мне возиться?!

— А мы пойдем с Марией в аптеку, — предложил я.

— Идите-идите, чтобы глаза мои вас не видели!

И мы пошли с Машкой в аптеку. И там приобрели замечательное лекарство, то есть борьба с глистами в нашей стране велась успешная.

Ничего страшного не случилось; жизнь надо принимать такой, какая она есть. Если возникают проблемы, их надо решать. Все проблемы можно решить. При одном условии — надо жить. А жизнь прекрасна. Особенно для слуг народа. В этом смысле у нашего ГПЧ все в порядке. У него была любовница, но не было жены, она, к несчастью, давно умерла, и поэтому появилась эта любовница. Я хочу сказать: любовница была не потому, что жена умерла: потому что государственно-политический чиновник был как-никак тоже мужчина.

Откровенно говоря, бабенка была паршивая — создавалось такое впечатление, что однажды ГПЧ проезжал мимо трех вокзалов и остановился на минутку побеседовать с народом. И пока ротозеи-хранители следили, чтобы из толпы верноподданнических людишек не вылез какой-нибудь психопат с бомбой, эта бабенка запрыгнула в лимузин и в момент окрутила государственного деятеля. Каким образом? Это уже её профессиональная тайна.

— Мальчики, вы хочите меня? — шутила она, когда ГПЧ уходил гулять по парку.

И дошутилась: наш Смирнов выжрал стакан водки и удобно пристроился сзади жопастенькой бабенки, когда та выглядывала в окошко своего вельможного пупсика, гуляющего по тенистым аллеям, полным полезного для здоровья озона.

И все бы ничего. Да Смирнов решил, что он, держась за потертый задок любовницы ГПЧ, становится тоже проводником идей ведущей силы нашего общества.

Он зарвался, Смирнов. Впрочем, это его личное дело: как и с кем… Я не хочу вмешиваться в личную жизнь. Личная жизнь каждого гражданина нашей страны строго охраняется законом.

Дело в том, что Смирнов решил сделать из меня мальчика на побегушках.

— Давай, родной, за водочкой, — сказал он. — Чего-то не хватает.

И я ответил, что тот, кто любит с горочки кататься, должен сам саночки за собой возить.

— Что? — удивился Смирнов. — Тебе что: приказ — не приказ?!

— Такой приказ — не приказ.

— Родной, куда ты денешься, — и замахнулся на меня.

Когда ты пьешь водку, лапаешь бабенок, садишься на иглу, то лучше не принимать активных действий по отношению к тому, кто этим не занимается. А если и занимается, то в допустимых границах.

Смирнов зарвался — он замахнулся на меня. А у меня привычка: ломать руки, угрожающие моему душевному состоянию. Смирновская рука, как и все руки, оказалась из непрочного материала.

Генерал-майор рассвирепел, когда узнал, что его лучший работник выведен мною из боевого строя на неопределенный срок:

— Саша! Я все понимаю, мать твою так, но зачем руки ломать?

Пришлось, каюсь, рассказать, что, когда ГПЧ совершает лечебные прогулки, то в это же время происходит политический демарш, подрывается, так сказать, авторитет руководителя и, если быть до конца принципиальным и последовательным…

— Тьфу ты! — плюнул Нач. — Я ему, кобелю, покажу, как проявлять политическую несознательность.

Потом генерал-майор взял листочек бумаги и на нем царапнул: «Люся», и махнул рукой в сторону двери.

— Второй день погода мерзкая, нехорошая.

И он был прав: наступала очередная осень — шли дожди.

Я понял свое руководство: второй день Люся не выходила на связь; хотя, очевидно, должна была?

У двери оглянулся: Нач заталкивал в рот листок бумаги, принимаясь его сжевывать; зубы, я заметил, у него были крепкие, но с желтизной. На крепких ещё зубах я заметил налет желтизны, такой странный налет — канифольный.

Я решил сразу выполнить поручение дяди Коли. Решающими могут оказаться минуты; если нет выхода на связь, значит, что-то произошло.

Но я опоздал. Когда открыл замок и проник в квартиру, женщина сидела в глубоком кресле и была как живая, и я её даже позвал:

— Люся.

Она была мертвая и поэтому не отозвалась. Она сидела в глубоком кресле, и глаза её были открыты. Взгляд был направлен на портрет. На стене висел портрет генералиссимуса И.В. Сталина, и на него, портрет, был направлен мертвый взгляд. На столике и полу лежали лекарственные шарики. Их было много — и они напоминали свинцовую дробь.

Я набрал номер телефона, нарушая все предписания.

— Да? — ответили мне.

— Это я.

— А где тетя? — спросили меня.

— Она слишком занята, — ответил я.

— Хорошо, — и последовали короткие гудки.

Более идиотской фразы «Она слишком занята» я, конечно, придумать не мог. Почему у нас такая странная жизнь, когда человек умирает, мы вынуждены говорить подобную галиматью.

Потом приехали трое, они не нуждались в мой помощи. И я ушел.

Когда выпал первый снежок, и чуть приморозило, я был приглашен в гости к Начу.