Скоро тридцать - [84]

Отец помедлил в дверях, стоя ко мне спиной, а затем, не оборачиваясь, вышел. Я смотрела ему вслед, и по лицу у меня текли слезы.

– Элинор Энн Уинтерс, как ты смеешь разговаривать с отцом в таком тоне?! И как, по-твоему, должна чувствовать после всего этого я? Каково мне сознавать, что все мои дети – неудачники?

В детстве подобные тирады матери всегда заставляли мое сердце сжиматься от ужаса. Однако сейчас я ее не боялась.

– Мама, за непроницаемой стеной, которой ты себя окружила, огромный мир. Тебе стоит иногда выглядывать наружу, – устало проговорила я.

– Прости, что-о? – выдохнула мать, вложив в эти слова гораздо больше патетики, чем требовала ситуация.

– Это моя жизнь. Мое увольнение с работы касается одного-единственного человека. Меня. Не тебя. Я не прошу ни денег, ни чего-то другого. Мне нужно лишь, чтобы ты выслушала и поддержала меня. – Гнев, сдерживаемый в течение тридцати лет, вскипел во мне, когда я встала и начала высказывать в лицо матери всю правду. Салли кубарем скатилась с моих колен и плюхнулась на пол с не довольным ворчанием. Я продолжала: – Ты самая эгоистичная женщина из всех, кого я встречала. Ты всегда думала исключительно о себе. Пускай Марк, Брайан и я – неудачники, но вместо того, чтобы согреть нас любовью и поддержкой, ты только и причитаешь, как наши про махи бьют по тебе. Как ты себя чувствуешь, как ты будешь выглядеть! Ты хоть раз задумалась, какое унижение я пережила, когда меня увольняли, и насколько мне по душе моя теперешняя работа? Допустим, Марк совершил ошибку. И все же представляешь ли ты, каково это – всю жизнь быть «золотым мальчиком» и стараться соответствовать этому образу? Мы – твои дети. Почему ты не можешь просто любить нас?

– Я больше не намерена тебя слушать. Если ты не умеешь себя вести, полагаю, тебе лучше уехать, – отрезала мать с каменным лицом. Ее нижняя губа задрожала, в глазах показались слезы.

Я пожала плечами и потерла виски, внезапно ощутив страшную усталость.

– Хорошо, я уезжаю, – сказала я. – Марк, ты подбросишь меня на вокзал? Я только уложу вещи.

Через несколько минут мы уже ехали в машине. Улицы опустели; был сочельник, и в это время все уже сидели за столом со своими семьями, отмечая праздник. Многие наши соседи украсили подъездные дорожки к дому иллюминацией и зажгли рождественские фонари на крыльце, отчего безлюдные улицы светились таинственным, мерцающим сиянием.

– Ну, это было супер, – оценил Марк. Он покрутил ручку радиоприемника, и салон машины заполнил голос Фрэнка Синатры, поющего о «звонких бубенцах».

– Заткнись, – вяло сказала я.

– Нет, я считаю, мы случайно нашли отличный способ раз и навсегда положить конец этим добровольно-принудительным семейным сборищам. Каждый праздник кто-то из нас будет сообщать жутко неприятную новость вроде моего развода или твоего увольнения, и очень скоро мать с отцом предпочтут на несколько дней убраться из города, чем насильно собирать нас за столом. Мы могли бы подключить Брайана – к примеру, можно заранее попросить его, чтобы к Пасхе он обрюхатил очередную подружку.

Несмотря на глубокое уныние, овладевшее мной после скандала с матерью, я начала хихикать.

– Ты тоже мог бы уволиться с работы и пойти в солдаты, – внесла я свою лепту.

– Нет, бери выше – как насчет обвинений в мошенничестве в особо крупных размерах или сексуальных связях с приятельницами матери по клубу садоводов? Хотя лучше я оставлю это Брайану. Насколько мне известно, он действительно спит с активисткой садоводческого клуба.

– С которой из них?

– Зная Брайана, не удивлюсь, если со всеми.

Мы расхохотались. Я взглянула на Марка, на его про филь, и вдруг осознала, как мы близки.

– Можешь, конечно, послать меня подальше, но я думаю, после того, как ты высадишь меня на вокзале, тебе тоже надо поехать домой. К себе домой. К Кейт, – сказала я.

– Иди ты куда подальше, – отозвался Марк, вспыхнув. Я замолчала и перевела внимание на людей, которые выходили из церкви после вечерней службы. Мы с семьей обычно посещали ночную службу, когда все зажигают свечи и поют «Тихая ночь, святая ночь», а в церкви невероятно красиво и спокойно. После этого я всегда чувствовала полное умиротворение. Я знала, мне будет не хватать этого ощущения.

Через несколько минут Марк сказал, не сводя глаз с дороги:

– А если она меня не пустит?

– Тогда сядешь под дверью и не уйдешь, пока она не откроет тебе или не вызовет полицию.

Марк наконец повернул голову в мою сторону:

– Я люблю ее, Элли. Люблю так сильно, что не могу дышать. Я просто не представляю жизни без нее. Не знаю, зачем я изменял ей. Я был полным ослом. Но если она примет меня обратно, я до конца своих дней буду доказывать, что больше никогда не предам ее.

– Скажи это не мне, а ей, – посоветовала я брату. – Скажи это Кейт.

Я переступила порог своей квартиры уже далеко за полночь. Наступило Рождество, и впервые в жизни в этот праздник рядом со мной никого не было. То есть никого, кроме Салли. Сделав свои дела во время короткой прогулки, Салли притрусила в спальню и взобралась на постель. Она три раза покружилась на месте, свернулась клубком посереди не кровати и немедленно начала тоненько похрапывать. Я улыбнулась, немного завидуя той легкости, с которой засыпала моя собака. Обведя взглядом пустую квартиру, я пожалела, что не успела поставить елку или хотя бы развесить гирлянды.