— Я тоже считаю, Сенат лучше.
— Кто против? — спросил Дмитрий, вытягивая шею, чтобы рассмотреть далее сидящих. — Несогласных нет. Вот и хорошо. Итак, господа сенаторы, я представляю вам новых сенаторов, прошу любить и жаловать. Михаил Нагой. Вот. Василий Мосальский… Петр Басманов… Богдан Бельский… Как я догадываюсь, они вам известны. А вот еще Богдан Сутупов. Встань, Богдан, пусть сенаторы увидят тебя. Я назначаю его канцлером и хранителем печати.
Дмитрий видел, как скисли лица многих сенаторов, но это не огорчило его, напротив развеселило: «Что, старье, не по шерсти».
— Ну а главой Сената я оставляю уважаемого князя Федора Ивановича Мстиславского. Хотя именно он когда-то крепко побил меня. — Царь взглянул на смутившегося Мстиславского. — Но я простил его, так же как простил и Басманова, здорово потрепавшего меня под Новгородом-Северским. Я всех простил и прошу меня простить, кого ненароком обидел.
В Грановитой палате стояла такая тишина, словно там никого и не было. Один царь говорил. Многим понравилась его речь, в которой звал он всех к примирению.
— Я кончил, господа сенаторы, и передаю бразды правления главе Сената князю Мстиславскому. Пожалуйте, Федор Иванович.
Мстиславский встал, откашлялся, огладил бороду и начал, по-видимому, несколько волнуясь:
— Великий государь, наверно, я выскажу мнение большинства дум… то бишь сенаторов, если попрошу тебя отпустить иностранное войско. Сам видишь, что произошло на днях, едва в Москве удалось предотвратить резню. Знаю, тебе нелегко с ними расстаться, они помогали тебе в трудную минуту. Но Москва долго не может выдержать такого наплыва иностранцев. Она рано или поздно взорвется и может всех нас похоронить под обломками.
— Верно, — подал голос Голицын. — Казаков тоже надо отпускать, государь. Если эти свяжутся с москвичами в драке, то небо нам с овчинку покажется. Куда там полякам до них.
— Отпускать, отпускать надо, — прошелестело по всей Грановитой палате. — А то быть беде.
Мстиславского поддержали еще князья Трубецкой и Телятевский. Царь всех слушал внимательно, не перебивая. После выступления уважаемого боярина Данилы Мезецкого наконец заговорил сам:
— Ну что ж, господа сенаторы, спасибо вам за откровенность. Вы убедили меня, и я готов хоть завтра отпустить шляхтичей и казаков. Дело станет за деньгами. Мы не можем их просто выставить за ворота Москвы, они были наняты мной, и я обязан сперва рассчитаться с ними.
— Это само собой, — сказал Мстиславский. — Казна в твоем распоряжении, государь.
— Спасибо, Федор Иванович. Сенат может не беспокоиться, я не истрачу даром и копейки.
Обсудив еще несколько небольших вопросов, Сенат закончил свою работу. Царь, отпуская бояр, попросил зайти к нему сейчас же Мстиславского и Шуйского Василия Ивановича. Войдя в кабинет, он тут же распорядился:
— Ян, быстро вместе с Иваном тащите сюда корчагу хорошего вина, пару калачей и балычка фунта три. Побыстрей. Ждем.
Бучинский отправился исполнять приказание царя. Дмитрий велел гостям придвигать к столу кресла и усаживаться поудобнее.
— Я что позвал-то вас, друзья мои, хочу вас порадовать и порадоваться вместе с вами. Федор Иванович, тебе как главе Сената я дарю в Кремле старый двор Бориса Годунова.
— О-о, государь! — воскликнул Мстиславский. — Это подарок так подарок!
— Помимо этого жалую тебе вотчину в Веневе.
— Ну спасибо, государь, как мне отслужить твою щедрость?
— Но и это еще не все, Федор Иванович, — улыбался Дмитрий. — Насколько мне известно, Борис Годунов не разрешал тебе жениться. Так?
— Так, государь, истинно так.
— А отчего, не знаешь?
— Он не говорил, но я догадывался.
— Отчего?
— Чтоб по моей смерти мои вотчины к нему перешли, наследников-то у меня нет.
— Вот видишь, а я сделал так, чтоб его вотчина твоей стала. Более того, я велю тебе жениться, Федор Иванович, и народить наследников.
— На ком, государь?
— На моей тетке, младшей сестре матери.
— Ой, спасибо, Дмитрий Иванович, — расчувствовался князь Мстиславский. — Мне век за это не отслужиться.
— Так что, станем родней.
Явился Бучинский с Безобразовым, притащили корчагу вина, калачей и нарезанный балычок, истекавший жиром.
— Ян, наполни кубки, — приказал Дмитрий.
Бучинский налил три кубка вина. Царь посмотрел на молчавшего Шуйского, спросил:
— Василий Иванович, аль серчаешь на меня?
— Что ты, государь, как можно.
— Я ведь и тебе подарок приготовил, Василий Иванович.
— Да уж я и так от тебя много подарков перебрал, — промямлил Шуйский.
Дмитрий расхохотался, громко, до неприличия, хлопнул по коленке Мстиславского и сквозь смех едва смог членораздельно выговорить:
— Ф-федор Иванович… он от меня подарков… ха-ха… ой не могу… подарков переребрал… топор с плахой и с-сылку… ха-ха-ха…
Мстиславский смеялся, поддерживая царское веселье. Шуйский растерянно бормотал:
— Я не про это, государь, я про то, что все-все воротил мне и братьям. Спасибо тебе. Я это имел в виду…
Отсмеявшись и отерев выступившие слезы, Дмитрий предложил:
— Давайте выпьем, — и первым стукнул своим кубком кубки князей.
— За твое здоровье, государь, — сказал Мстиславский.
И Шуйский эхом повторил то же самое. Выпили, разломили калач, брали кусочки нарезанного балыка. Закусывали неспешно.
