Скоморошины - [112]

У нас почти всюду есть много рассказов и преданий о кладах, а Саратовская губерния, где волжские вольницы зарывали когда-то свои награбленные богатства, едва ли не богаче прочих подобными воспоминаниями. Мы упомянули, что клад кладется «со словцом» или «по завету:» это значит, что кто его зарывает, тот должен во все время причитывать вслух, какой зарок на него кладет: напр., семидневный пост, а затем рыть голыми руками на молодой месяц; или на разрыв-траву и проч. Один человек зарывал клад, приговаривая: «на три головы молодецких»; стало быть, клад не дастся никому, если не поклонится ему тремя головами молодецкими; а другой бродяга, сидя случайно тут же в дупле, подслушал его и переговаривал каждый раз: «на три кола осиновых». Клад слушается всегда последнего заговора; посему, когда хозяин ушел, а подсидевший его вырубил три осиновые кола и поклонился ими кладу, то и взял его преспокойно. Есть также заговоры, во всем похожие на прочие заговоры, как для укладки клада, так и для развязки его.

В одном месте Рязанской губернии, где исконное поверие искало кладов, уверяя, что целовальник рязанский встретил земляка в Сибири, в ссылке, и узнал от него тайну нескольких кладов, получив и запись с приметами, где они лежат, люди с седыми бородами рассказывали вот что: «Я рубил в лесу жерди, привязав лошадь к дереву; вдруг вижу под деревом высыпан из земли и уже порос травой и мохом крест; я вспомнил, что это была одна из примет, и выхватил топор, чтобы натюкать на деревьях зарубки; вдруг как понесет моя лошадь, сорвавшись, как загремит, я за ней, за ней, а она дальше, дальше, затихла и пропала; я воротился, а она стоит привязанная, где была, а места того, где высыпан крест, не нашел, хоть сто раз был опять в лесу да искал нарочно». Другой рассказывал так: «И я по дрова ездил, да нашел на знакомом месте, где сто раз бывал и ничего не видел, погреб: яма в полчеловека, в пояс, а на дне устлана накатом, который уже порос травой и мхом, да кой-где доска прогнила, провалилась. Подумав немного и оглянувшись, да спознавшись еще раз на месте, я спустился в яму; только что я было припал, да стал заглядывать в провалы, как меня хватит кто-то вдоль спины хворостиной, так я насилу выскочил да бежать, а он все за мной, до самой дороги! Я на другой день показывал хозяйке своей синевицы на спине».

Третьему рязанцу посчастливилось лучше: он без больших хлопот у себя дома под углом нашел съеденный ржавчиной чугунчик, в коем было с пригоршню серебряных монет. Их купил г. Надеждин, а описал г. Григорьев, в Одессе; это были замечательные арабские монеты IX–XI века.

Весьма нередко клад служит защитою для скрытия важных преступлений. В одной из подмосковных губерний у помещика был довольно плохой, в хозяйственном отношении, крестьянин, один из таких, кому ничего не дается: хлеб у него всегда хуже, чем у прочих; коли волк зарежет телят, либо порвет жеребенка, так, верно, у него же; словом, и скот не держится, и счастья нет, и ничем не разживется. По этому поводу, помещик посадил его в постоялый двор, или в дворники, для поправки хозяйства. Впрочем, это был мужик смирный, трезвый, и худа никакого за ним не слыхать было.

Вскоре он точно поправился, и даже слишком скоро. Он уплатил долги, купил скота, стал щеголять, наряжать жену в шелк и проч. Помещику это показалось подозрительно, и, после строгих допросов, на основании разнесшихся слухов, дворник признался, что ему дался клад: «Я вышел ночью, услыхав проезжих извозчиков, и увидал за оврагом, по ту сторону ручья, в лесу небольшой свет. Я спустился, подошел тихонько и вижу, что два человека с фонарем делят меж собою клад. Увидав меня нечаянно, они было хотели бежать, после хотели убить меня, а, наконец, поделились со мною, отсыпав мне полную шапку целковых, с тем, чтобы я никому ни слова не говорил». Все это, конечно, много походило на сказку, тем более, что мужик сбивался и не мог дать толком отчет, когда заставили его показать на месте, где именно вырыть клад; но других подозрений не было, молва уверяла, что дворник разжился от клада, сам он сознался в том же, и дело было оставлено.

К осени барин хотел перестроить постоялый двор, который был плох и, в особенности, тесен и неопрятен, но дворник под разными предлогами отговаривал барина, да и вперед, когда об этом заходила речь, убеждал его не трогать двора, каков он есть. «Что мне, говорил он, в господах – я господ не люблю пускать; за ними только хлопот много, а выгоды нет никакой: стаканчик сливок возьмут, да раз десять воды горячей поставить велят, да целую половину и займут; я, благодаря Бога, разжился от извозчиков, которые берут овес да сено; а с них будет и этой избы; им где ни свалиться, только бы лошадь накормить».

Удерживая такими уловками барина от перестройки двора, мужик через год или два умер. Весь околодок знал, что он разбогател от клада, и во всякой деревне рассказывали по-своему, как это случилось; но барин приступил к перестройке избы и совсем неожиданно нашел клад другого рода: под печью, едва прикрытые землей, лежали два человеческих остова с проломленными черепами.