Скользя во тьме - [16]

Первым пунктом в плане Барриса значилось достать из-под раковины полиэтиленовый пакет и выпустить туда содержимое аэрозольного баллончика. Он снова и снова давил на колпачок — пока не опустеет баллончик или хотя бы не кончится газ.

— Это бред, — пробормотал Чарльз Фрек. — Полный.

— Кокаин, — не прерывая работы, радостно произнес Баррис, — намеренно смешивают с маслом, чтобы его нельзя было экстрагировать. Но мои познания в химии таковы, что я с абсолютной точностью знаю, как отделить кокаин от масла. — Он принялся яростно вытряхивать в пакет с липкой массой соль из солонки. Затем перелил массу в стеклянную банку. — Я это дело заморожу, — ухмыляясь, заявил он. — Таким образом кристаллы кокаина поднимутся на самый верх, ибо они легче воздуха. То есть, я хотел сказать, масло. Финальный пункт, я, естественно, так просто никому не раскрою — могу лишь заметить, что он включает в себя методологически весьма нетривиальный процесс фильтрования. — Он открыл холодильник, затем морозилку и аккуратно поставил туда банку.

— И сколько эта ерунда там простоит? — поинтересовался Чарльз Фрек.

Достав заблаговременно забитый косяк, Баррис закурил его и подошел к груде электронных тестовых приборов. Он стоял там, размышляя и потирая бородатый подбородок.

— Н-да, — произнес Чарльз Фрек, — но я тебе вот что хочу сказать. Даже если ты получишь из этой ерундовины целый грамм кокаина, я все равно не смогу приспособить его для Донны — чтобы… ну, чтобы взамен к ней в штаны забраться. Это то же самое, что ее купить, — вот к чему все сводится.

— Это обмен, — уточнил Баррис. — Ты оказываешь услугу ей, она — тебе. Самую драгоценную услугу, какую может оказать женщина.

— Донна поймет, что ее купили. — Чарльз Фрек достаточно хорошо знал Донну, чтобы в это врубиться, — она быстро сообразит, в чем тут соль.

— Кокаин усиливает половое чувство, — пробормотал себе под нос Баррис, тем временем располагая тестовую аппаратуру рядом с цефалохромоскопом Боба Арктура — самой дорогостоящей собственностью Боба. — Когда Донна хорошенько нюхнет, она сама будет рада тебе отдаться.

— Блин, приятель, — возмутился Чарльз Фрек. — Ведь ты о девушке Боба Арктура треплешься. Он мой друг. К тому же вы с Лакманом у него живете.

Баррис немедленно поднял лохматую голову. Некоторое время он внимательно разглядывал Чарльза Фрека.

— По поводу Боба Арктура есть много того, — заметил он, — о чем ты понятия не имеешь. О чем никто из нас понятия не имеет. Твой взгляд упрощенный и наивный. Ты считаешь его тем, кем он хочет, чтобы ты его считал.

— Он нормальный парень.

— Ясное дело, — ухмыляясь, закивал Баррис. — Никаких сомнений. Нормальный парень. Один из лучших в мире. Однако я — точнее, мы, те из нас, кто наблюдал за Арктуром остро и пристально, — различили в нем определенные противоречия. Как в плане личностной структуры, так и поведения. В его общих жизненных установках. В его, так сказать, природном стиле.

— Ты что-то особенное нашел?

Глаза Барриса так и заиграли за зелеными очками.

— Что у тебя зенки играют, мне, знаешь ли, как-то ра-ком, — пробурчал Чарльз Фрек. — А что такое с цефаскопом? Чего ты с ним возишься? — Он пододвинулся поближе, чтобы посмотреть самому. Поставив корпус прибора на ребро, Баррис спросил:

— Ты внизу, в проводке, ничего такого не замечаешь?

— Вижу обрезанные провода, — ответил Чарльз Фрек. — И типа кучу коротух. Причем намеренно устроенных. Кто это постарался?

Веселые, хитроватые глаза Барриса по-прежнему поигрывали с особенным восторгом.

— Я уже сказал, что твои дешевые хитрожопые фокусы для меня говна не стоят, — проворчал Чарльз Фрек. — Так кто все-таки цефаскоп раскурочил? И когда? Ты только недавно это обнаружил? Когда мы прошлый раз виделись с Арктуром, он мне ничего такого не сказал. А это позавчера было.

— Возможно, тогда он еще не был готов об этом разговаривать, — предположил Баррис.

— Ладно, хорош грузить, — рявкнул Чарльз Фрек. — Как я понимаю, ты совсем выпал и теперь до упора будешь гнать свои задвинутые телеги. Пожалуй, я все-таки доберусь до одного из общежитий «Нового Пути», сдамся туда, переломаюсь, пройду игровую терапию и буду с теми ребятами днем и ночью. Тогда мне не придется болтаться со всякими психованными мудаками вроде тебя, от которых хрен чего добьешься. Я вижу, что этот цефаскоп раскурочен, а ты ни хрена мне не можешь объяснить. Ты, часом, не намекаешь, что Боб Арктур сам это устроил — уделал в говно свой собственный дорогущий прибор? Не намекаешь? Так что ты тогда грузишь? Нет, лучше мне жить в «Новом Пути», где меня не будут кормить безмазовым говном, в которое я ни хрена не въезжаю. Пусть даже не ты, а еще какая-нибудь злоебучая бестолочь — такой же пиздобол с такими же палеными мозгами.

— Лично я этот передающий блок не ломал, — задумчиво произнес Баррис, подергивая бакенбардами, — и сильно сомневаюсь, что это сделал Эрни Лакман.

— А лично я сильно сомневаюсь, что Эрни Лакман вообще когда-нибудь что-то сломал. Не считая, понятно, того раза, когда он выпал на плохой кислоте и выбросил кофейный столик, а потом и все, что под руку попало, в окно квартиры, которая тогда была у них с той телкой Джейн, — аккурат на автостоянку. Это дело совсем другое. Обычно Эрни лучше всех нас во все врубается. Нет, Эрни не стал бы чужой цефаскоп курочить. И Боб Арктур — ведь он за него деньги платил, верно? Что же получается — он, ни с хуя сорвавшись и ни хрена не соображая, тайком забирается сюда среди ночи и сам себе задницу подпаливает? Нет, это его кто-то решил подпалить. — Наверное, ты это и сделал, подумал Чарльз Фрек, ты, хуеплет вонючий. Во-первых, ты в технике сечешь, а во-вторых, у тебя давно уже крышу снесло. — Того, кто это сделал, — продолжил он, — нужно поместить либо в клинику нейроафазии, либо под мраморное одеяло. На мой взгляд, предпочтительнее второе. Боб просто с ума от этого цефаскопа сходил. Всякий раз, как вечером с работы придет, так сразу его врубает — едва успеет в дверь войти. У каждого нормального парня есть вещь, которой он дорожит. У Боба был цефаскоп. Так что блядство, скажу я тебе, кровавое блядство ему такое устраивать.