Сколь это по-немецки - [90]

Это напомнило мне, сказал Ульрих, что я до сих пор не видел журнала.

14

Анна Хеллер написала большими печатными буквами на доске слово «привычное» и повернулась к классу. Что мы имеем в виду, когда пользуемся этим словом, спросила она. Что нам привычно? На нее смотрело два десятка довольно безучастных лиц. Для нас, сказала она, сейчас и здесь это, очевидно, наше окружение, эта комната и новое школьное здание, как и улица, открывающаяся из окон справа. Что еще нам привычно? Ну как же, наши столы и то, как они расположены, и вид на спортплощадку из задних окон, а когда мы выходим из класса, длинный коридор с широкой лестницей, где одним пролетом ниже налево открывается дверь в кабинет директора. Все это очень даже привычно. Общий смех. Но, если призадуматься, разве не привычен и кусок мела у меня в руке? Это не тот мел, который я держала в руке утром. Это новый кусок. Но, пока мы к нему не присмотрелись, мы не можем сказать, тот же это кусок или другой. Нет, даже не так. Как бы тщательно мы ни изучали этот кусок мела, мы все равно не сможем отделаться от ощущения привычности. Привычность, стало быть, не в этом конкретном куске мела, а в том, что я его держу, что я им пользуюсь. Вот и улица под нами, о которой я уже говорила, привычна, но это не та улица, которую мы видели вчера или увидим завтра. Она все время меняется, но мы обычно не обращаем на эти изменения внимания. На самом деле, мы не отдаем себе в них отчета. Зачем нам, в конце концов, следить за движением транспорта или помнить, где расположен каждый магазин. Между прочим, дома, огни светофоров, регулировщик на углу, а для тех из вас, кто живет в Демлинге, школьный автобус, дожидающийся, чтобы отвезти вас домой, совершенно привычны, поскольку повторяются изо дня в день. Они нас не удивляют. Пожалуй, можно даже сказать, что привычное успокаивает. Мы более или менее знаем, чего ожидать. На что это будет похоже. Это будет привычно. Возможно, именно поэтому нам время от времени и хочется отойти, ускользнуть от привычного, посетить какое-нибудь далекое-далекое место, Китай, например, или Индию, потому что мы хотим… нет… мы жаждем дать волю нашему воображению и увидеть что-то в первый раз, увидеть что-то не вполне привычное. И вот, если мы не в плену предубеждений, мы хотим ввести в нашу жизнь что-то новое, что-то совсем другое. Мы хотим попробовать непривычную пищу. Разумеется, лишь изредка. Мы хотим услышать, как люди разговаривают на иностранном языке, и какое-то время спать в непривычной — надо надеяться, удобной — кровати. На сей раз смех громче. Хотим посетить музеи, памятники, развалины, знакомые только по репродукциям в книгах. Так как мы видели фотографии того, что собираемся посетить, мы, естественно, знаем, чего ожидать. Тем самым, развалины, произведения искусства, зарубежные города не совсем непривычны. А потом мы вдруг замечаем, что чем дольше остаемся на одном месте, чем дольше спим в непривычных постелях, чем дольше встречаемся с людьми из других стран, тем привычнее все это становится. Как долго что-то может оставаться непривычным? И, возможно, еще более важный вопрос: способно ли непривычное возбудить и воспламенить наше любопытство и интерес? Не призыв ли это к нам освоиться и свыкнуться с неизвестным?

Анна посмотрела на своих учеников. На такие знакомые, привычные лица девяти мальчиков и одиннадцати девочек. На четырнадцать привычных детей, чьи принадлежащие к среднему классу родители живут в Брумхольдштейне, и на шестерых детей рабочих из Демлинга. Почему такой упор на привычном?

Так что же привычно? И они решили, что привычна точилка для карандашей, привычно, хоть и вызывает легкий испуг, вытянутое лицо директора, привычен автобус, доставлявший учеников в Демлинг, как привычен и его водитель, в прошлом школьный сторож, который каждый день отвозил их в Брумхольдштейн и обратно. Привычна была даже и сама поездка. В плохую погоду или когда на автостраде происходила авария и машины стояли в километровых пробках, она могла быть неспешной, могла она, когда шофер шел на ста десяти, стать и стремительной. Привычны, решили все шестеро, оба варианта. Для детей же из Брумхольдштейна, естественно, поездка на автобусе привычной не являлась. Каждый день на пути в школу из Демлинга дети проезжали мимо заброшенной железнодорожной станции Дурст. Она была им до того привычна, что едва ли кто-то смотрел на нее из окна. Ведь, объяснила фрейлейн Хеллер, когда что-либо становится очень уж привычным, мы перестаем это замечать. Дети водителя автобуса тоже ходили в школу в Брумхольдштейне. Пусть в Демлинге и не любили это признавать, школа в Брумхольдштейне была куда лучше. Она обеспечивала лучшее образование. На самом деле дети из Демлинга, посещавшие школу в Брумхольдштейне, судя по всему, считали себя на голову выше своих соседей по Демлингу, ходивших в местную школу. В Брумхольдштейне, однако, они так и оставались обособленной группой. К ним особо не тянулись. Одноклассники из Брумхольдштейна не звали их играть вместе с собой. Но они постепенно стали воспринимать это неравенство как составляющую своего повседневного опыта. Они уже и не пытались понравиться ребятам из Брумхольдштейна. Перестали ждать приглашений, которые никогда не воплощались в жизнь.