Скобелев - [91]

- Какая это тяжелая для вас, для русских, потеря... Как глубоко вы должны ее чувствовать... Как горька она должна быть вам, вам, знавшему лично этого орла. Я тоже знал его... Но тогда, когда он еще только расправлял свои когти, когда он был орленком.

Я ему сообщил о своей книге, о желании дополнить ее новыми сведениями.

- Весь к вашим услугам... Мы не больше месяца провели со Скобелевым, но я пользовался его дружбою и сильно был им заинтересован.

Он перевел что-то дону Базилио (прошу позволения так называть патера). Тот тоже оживился.

- Скобелев мог бы быть мечом божиим, если бы им не овладел дьявол! вздохнул патер. - Такова судьба всех гениев, если они не приобщаются к святой церкви Христовой.

- Переведите, пожалуйста, святому отцу: почему он полагал, что Скобелевым овладел дьявол?

- Еще бы! Дьявол владеет всеми, кто не в лоне нашей истинной римско-католической веры.

- Благодарю вас! Тогда, значит, и я сосуд дьявола?

- Доколе Господь не призовет нас к познанию истины! - И дон Базилио поднял к образу свои сладкие масленые глазки.

В это время в комнату вошла горничная - прехорошенькая итальянка - и патер повел на нее таким взглядом, что я тотчас же угадал в этом почтенном коте большого охотника до чужих оливок.

- Наша встреча со Скобелевым была очень оригинальна, - начал дон Алаиз.

- В каком отношении?

- Он приехал тогда из Байонны с рекомендательным письмом от одного из наших. Его, разумеется, арестовали на аванпостах, завязали ему глаза и, несмотря на его протест, в таком виде доставили ко мне. Он тотчас же отрекомендовался русским путешественником.

"Вы военный?" - спрашиваю его.

"Был!.. Теперь в отставке!.." - Только потом он сообщил мне, что он служит, что он полковник.

"Генерал?.."

"Нет..."

Мне помнится, что он тогда назвал себя полковником. С первого же разу он как мне, так и нашему королю - да хранит Господь его на многие лета! - почел необходимым сообщить, что он вовсе не сочувствует нашему движению и если бы не мы вели горную войну, а мятежники, то он присоединился бы к ним.

"Зачем же вы приехали?" - спросили мы у него.

"Во-первых, я люблю войну, это моя стихия, а во-вторых, нигде в целом мире теперь нет такой гениальной обороны гор, как у вас. По вашим действиям я вижу, что каждый военный должен учиться у вас, как со слабыми силами, сплошь почти состоящими из мужиков, бороться в горах противу дисциплинированной регулярной армии и побеждать ее. Вот видеть это я и приехал сюда".

"А если мы вас не пустим?"

"Я не уеду отсюда".

"А если вас за ослушание расстреляют?"

"Я военный и смерти не боюсь, только не верю тому, чтобы это могло случиться. Я ваш гость теперь и потому совершенно спокоен. - И он положил на стол револьвер. - Вот и оружие свое сдаю вам".

Нам он очень понравился тогда, а в тот же вечер мы научились и уважать его исправно. Мятежники атаковали нас. Скобелев, совершенно безоружный, с таким спокойствием пошел под пули, что хоронившимся за камнями карлистам даже стало стыдно и они тоже бросили свои убежища. Ваш генерал спокойно сел на скале под выстрелами и, вынув записную книжку, стал что-то заносить в нее. По нему стреляли залпами, но он не оставил своей удобной, хотя и убийственной позиции до тех пор, пока не кончил работу... Один из наших подал ему ружье.

"Зачем?" - удивился Скобелев.

"Стрелять... Во врагов..."

"Они для вас враги. Я не дерусь с ними. Меня интересует война, а принимать в ней участие я не имею права".

Но раз и его увлек бой.

Это было в ущельях Сиерры Куэнцы. Наши, подавляемые значительным численным превосходством неприятеля, побежали. Вдруг откуда ни возьмись сам генерал крикнул на них, пристыдил, выхватил черное знамя у здорового пиренейского крестьянина и пошел с ним вперед. Его, разумеется, догнали вернувшиеся карлисты, и мятежники (так дон Алаиз называл правительственные войска) были отбиты.

"Ну что, не выдержали?" - спрашивал я его потом.

"Не могу видеть трусов, к какой бы они партии ни принадлежали".

Это был совершеннейший тип рыцаря. Два или три дня спустя наши напали на путешественников, между которыми были дамы. Разумеется, к святому делу нашего короля приставали вместе с благороднейшими и убежденными защитниками его прав всякие другие люди. Случались беглые, разбойники. К таким-то в руки попались туристы. Скобелев случайно наехал на это приключение и с револьвером в руках бросился на защиту женщин. Если бы не подоспели мы, ему пришлось бы плохо.

- Почему?

- Видите ли, бандиты ведь не рассуждали. Все, что ни нападало в их руки, они считали своею законною добычей. Нас, испанцев, не удивить храбростью, мы умеем прямо смотреть в лицо смерти, но Скобелев и нас изумлял. В нем было что-то рыцарски-поэтическое. Он был красив в бою, умел сразу захватить вас, заставлял любоваться собою. Вы знаете, наши пиренейские крестьяне как его прозвали?

- Как?

- Братом дон Карлоса! Они так и говорили: русский брат нашего короля!

У меня чуть не сорвалось с языка, что такое сравнение вовсе не польстило бы Скобелеву, да вовремя я удержался.

- Почему он так рано уехал от вас?

- Да распространился слух, что русские прислали его на помощь нашим. Ну он и уехал. Могли бы выйти затруднения, а ему не хотелось подавать повод к разным толкованиям.