Склонен к побегу - [70]

— Я уже слышал о вас, — сказал мне Попов и ласково протянул руку. — Поздравляю вас с отменой приговора.

— Спасибо. Это еще не значит, что новый приговор будет лучше.

— У вас есть хотя бы надежда, — возразил он, — а у нас — ничего.

Я смотрел на этого старого, дряхлого человека, на его седые волосы, коротко подстриженные под машинку и думал: «Ему сидеть в тюрьме в миллион раз тяжелее, чем любому другому! Одни угрызения совести чего стоят: ведь, он сознает теперь, что своей шашкой срубал головы тем людям, которые: хотели освободить его от сегодняшних тюремщиков!»

Дмитрий Иванович взял меня дружески под руку и повел в сторону от Федосова.

— Я очень рад познакомиться с вами, — заговорил он. — Самое тяжелое здесь — это отсутствие общества интеллигентных людей. Вы, наверное, уже заметили, какие ужасные типы встречаются среди этих сумасшедших? Не знаю, как в вашей камере, а в нашей — таких большинство. Они как-то прослышали, что я сижу за книгу и что она называется «Путь к счастью» и превратили это название в какой-то фетиш. Они произносят его как одно слово: «путь-к-счастью» и кривляются и гримасничают при этом. А один из этих ненормальных на днях подошел ко мне и прокричав «путь-к-счастью!», ударил меня изо всех сил в живот. Я свалился с ног и потерял сознание. А когда я пришел в себя и встал, то стал стучать в дверь камеры. Пришли санитар и фельдшер. Знаете, тот — нерусский, что всегда пыль ищет на койках. Я рассказал ему, как меня избил больной. И что вы думаете фельдшер ответил мне? «Это, — говорит, — интересно! Больной некоторым образом показал вам „путь к счастью!“» Фельдшер учится в вечернем институте и ему хотелось показать мне «игру своего ума».

— Ну, а что Нина Николаевна?

— Нина Николаевна относится ко мне хорошо: лекарств никаких не прописывает и из уважения к моему возрасту даже разрешила носить брюки…

— Это действительно — «великодушно»! — заметил я.

— А за то, что она дышать вам разрешила, вы не забыли ее поблагодарить?

— Вы настроены непримиримо к ним, Юрий Александрович. Мне так нельзя. Я — второй раз! В первый раз они освободили меня потому, что я пообещал прекратить писанину. Теперь мне на слово больше не поверят. Нужна другая тактика.

— А о чем ваша книга?

— В своей книге я касаюсь политических, экономических и культурных вопросов, — оживился Попов.

Я не стану здесь приводить весь его рассказ о книге. Скажу только, что он высказывал взгляды, которые теперь исповедуют еврокоммунисты. Он был за плюрализм в политике, отрицал «ведущую роль» рабочего класса и требовал частичной децентрализации промышленности и либерализации общественной жизни. Весьма умеренные взгляды! Жизнь заставила его отбросить взгляды воинствующего атеиста, но верующим он не стал. Попов разочаровался в коллективизме, но не посмел придти к полному отрицанию социализма.

Хотя у нас не нашлось ничего общего ни в политических, ни в экономических, ни в религиозных взглядах, все же благодаря его большому такту и деликатности мне было приятно его общество. Дмитрий Иванович рассказал мне, что раньше у него была высокая персональная пенсия, но после ареста ее сразу отменили. Несмотря ни на что, жена его оказалась преданной женщиной. Она часто приходила к нему на свидания и приносила передачи. В последующие дни Попов захватывал с собой на прогулку что-нибудь из этих передач и угощал меня.

Поучительным для меня оказался рассказ о его попытках переправить на Запад рукопись книги. Сперва он ми-крофильмовал ее и разослал копии по студенческим общежитиям ряда университетов страны. В приложенном письме он просил передать пленку иностранным студентам, чтобы они вывезли ее на Запад и там опубликовали. С одной оставшейся копией Попов сел на поезд, идущий в Москву, чтобы передать ее прямо в руки иностранным корреспондентам. В поезде его арестовали. Не помогла и уловка, заключавшаяся в том, что Попов держал свой чемодан с пленкой в другом купе, и это тоже чекисты выследили.

За несколько дней мы с Поповым сошлись довольно близко. Прогулки продолжались 2 часа и проходили в просторном дворе, где можно было отойти на достаточное расстояние от других, чтобы разговаривать без свидетелей. Это было тем более возможно, что большинство больных все время прогулки толпилось в одном месте: под окнами пересылки, откуда зеки иногда кидали им окурки. Больные бросались за окурками в драку и схватив, жадно курили, пока подошедший санитар кулаком не выбивал окурок изо рта. Из политических почти никто не курил.

Наконец, пришел день этапа в Симферополь. Санитар Федин предупредил меня заранее и принес мне на дорогу хлеба. Он дал мне свой адрес и просил сообщить о моей дальнейшей судьбе.

Глава 35. Суд в новом составе

Этап привез меня в Симферополь в разгар курортного сезона и тюрьма буквально ломилась от уголовников. Прямо с этапа меня заперли в «телефонную будку» и продержали в ней целый день. К вечеру меня перевели в общую камеру, где уже находились остальные зеки с нашего этапа. Ночью в нашу камеру добавили еще арестованных, так что многим пришлось спать прямо на полу. Это были крымские татары, пытавшиеся вернуться на свою родину, в Крым, из мест их ссылки.