Складка - [6]

«Чего хотела? — настаивал Умберто. — Чтоб на твою бутафорию купились? — он кивнул на ее бесформенную «грудь». — Так дураков мало! А вот урода-извращенца ты на свою шею легко могла бы поймать!»

Лусинда ощерилась, показав мелкие острые зубы.

«Не родился еще кобель, который на меня насильно вскочит!»

Она согнулась под стол, пошарила рукой под юбкой, швырнула на стол узкий нож с деревянной рукояткой. Нож покатился, Умберто прихлопнул его ладонью, взял в руки, проверил заточку. Лезвие было отменной остроты, но для боя нож не годился — рукоятка не имела ограничителя, и при сильном ударе можно было рассечь собственные сухожилия.

«Таким только сумки на рынках резать — барахло!» — выставил он оценку.

Лусинда дернула плечом.

«Я его и не доставала ни разу, вообще от мужиков подальше держалась!»

«Так зачем тогда таскалась туда? Да еще дома не ночевала?»

«В шалаше жила!» — буркнула Лусинда.

«Ясно! — кивнул Умберто. Ему и в самом деле все стало ясно, однако он счел своим долгом ее предупредить. — Бросай свои походы! Вернется Казимиро, все войдет в свою колею, а начнешь блудить — палец о палец не ударю, когда он палкой учить начнет. Я его знаю, от него ремнем по мягкому месту не отделаешься!»

Неожиданно для него Лусинда разрыдалась, спрятав лицо в ладони.

«Ты чего?»

«Не вернется Казимиро! — давилась она слезами. — Сон видела — не вернется!»

«Что за бабьи истерики!» — рявкнул Умберто, и проснувшаяся Агата тут же отозвалась плачем.

Лусинда поспела к внучке первой, с трудом подняла на руки, села на край кровати, принялась укачивать. Утешальщик из Умберто был никакой, поэтому он, махнув рукой, вышел из дома и уселся на ступеньках веранды.

Конечно, в деревне уже бывало, когда мужчины не возвращались. Иногда женщины, так же, как и Лусинда сейчас, видели плохие сны, иногда обходилось без них. Да и причины невозвращения могли быть разные. Что бы там ни говорили и ни думали, но люди по-прежнему смертны, и чем дальше на восток — тем больше их подстерегало опасностей. Войны, болезни, несчастные случаи… Одно плаванье через океан чего стоило! Умберто хмыкнул, вспомнив, как отплыл из порта Макапы в каюте парохода, а на вторые сутки, едва (как ему тогда показалось) он сомкнул глаза, как был разбужен топотом чужих сапог над головой, оказавшись в душном кубрике двухмачтового парусника, ползущего вдоль африканского берега. С тех пор он развил в себе умение дремать вполглаза, лишь скользя по поверхности сна и не погружаясь в него полностью. Во всяком случае до Сан-Себастьяно эта привычка не раз его выручала. А в «форде» он просто расслабился, посчитав себя дома.

Да, бывало, что мужчины не возвращались в деревню. Муж Камилы, например, так и осел в Сан-Паулу. Встречали его там, Отец Балтазар рассказывал. Видать, устал человек живым маятником быть: из деревни в мир, из мира в деревню. Решил остановиться, закрепиться на одном месте, жизнь прожить как все. Хоть и проклинала его Камила, а все ж понять его можно. Конечно, если мужчина понять пытается, да еще пришлый. Те, что от Отцова корня, — те никогда не поймут.

В доме вроде затихло. Умберто поднялся, стараясь ступать осторожно, вошел внутрь. Лусинда уже убирала со стола, грела воду для мытья посуды. Агату она убаюкала, уложила на место. Умберто присел, спросил негромко.

«Ну, и что намереваешься делать?»

Лусинда передернула плечами, буркнула: «А сам что думаешь?»

«Думаю, мужчину тебе надо сыскать, у Отца Балтазара разрешенья испрашивать!»

«Я, между прочим, внучка его родная — если забыл вдруг!»

«И что? — не понял Умберто. — Для кровной родни ему сам бог велел расстараться!»

«Много ты понимаешь! — скривилась Лусинда. Странно было видеть на ее детском лице столь откровенное проявление ненависти. — Для него что написано в Евангелии — то и истина! Апостол же Павел предпослал римлянам: «Ибо замужняя женщина привязана законом к мужу, пока он жив; а если муж умрет, то она освобождается от закона о муже. Итак, если при живом муже она соединится с другим, то будет называться прелюбодейкой; а если муж умрет, то она свободна от закона…»[7]»

«Да, — согласился Умберто, — если Казимиро умер, то свидетельства о смерти ты не дождешься…»

Они помолчали, не желая говорить об угрозе. На маленьком деревенском кладбище две трети могил таили в себе скелетики в локоть длиной — жалкие останки женщин, не дождавшихся возвращения мужей. И Камилин гроб там же. Нет там только могил родителей Агаты, а на каком кладбище они похоронены — одному Богу известно.

«Что же делать? — мучительно пытался собраться с мыслями Умберто. — Если Казимиро и вправду мертв, Лусинда чиста перед Богом и собственной совестью и может снова вступить в брак. Ну а если супруг ее жив, да еще и вернется? Ведь как ни крути, — он внимательно осмотрел сидевшую напротив него юную женщину, — а она в состоянии ждать возвращения еще лет десять-двенадцать. Именно на этом и будет настаивать Отец Балтазар, уповая на милость Господа нашего и, вполне вероятно, собственными руками толкая внучку в могилу.

Уже и сейчас ей придется тяжело, — продолжал думать старик. — Она давно миновала возраст, в котором нового жениха можно было бы выбирать из десятка претендентов. В особенности — если сразу исключить не способных решить ее проблему юнцов. Сейчас же на детские глаза Лусинды, ее худенькие пальчики и тонкие щиколотки может покуситься только слюнявый пресыщенный старикашка, но не свадьбу же он ей предложит!