Скифская Русь. От Трои до Киева - [38]

Но схожим образом, как сообщает летопись, в 1068 г. захватил власть в Киеве и князь Всеслав Полоцкий. Исторические события, предшествовавшие его вокняжению, были таковы. Половцы разбили войско трех братьев — сыновей Ярослава Мудрого: Изяслава, Всеволода и Святослава. Киевляне потребовали от Изяслава выдать им коней и оружие, чтобы взять дело обороны Киева в свои руки. Изяслав, боясь киевлян, отказался это сделать. Тогда киевляне пошли к «порубу» (тюрьме), где сидел князь Всеслав Полоцкий, захваченный ярославичами перед тем в 1067 г., и поставили его киевским князем. Очевидно, что Всеслав удовлетворил требование киевлян — выдал им коней и оружие. Он пришел, следовательно, к власти хитростью, «опершись на коней». Но что означает строка «На седьмом веке Трояни»?

Вот версия А. А. Гогешвили. Троянь, по его мнению, была поэтическим символом Византии. Как известно, разделение Римской империи официально произошло в 395 г, т. е. отсчет времени существования собственно Византии надо начинать с конца IV века. Вычтем из 1068 г. 395-й: получим, естественно, 673 г., как раз VII в. существования Византии как территориальной и культурно-исторической преемницы Трои, Троады, Троянской земли, «земли Трояни». Все выглядит очень просто и логично.

Есть, однако, еще одна, не менее красивая гипотеза. Ее высказал В. А. Зрелкин в статье «Руси особенная стать» (В книге «Гибель России». М.: Метагалактика, 1999. С.121–154). Мысль этого исследователя гениально проста: «конная» Троя (культурный слой Троя VI), ведущая отсчет от XVIII в. до н. э., просуществовала до своего падения в начале XII в. до н. э. (культурный слой Троя Vila) шесть с лишним веков. Она была разрушена на VII веке от своего рождения. Такое прочтение снова возвращает нас ко времени «сечи Трояни» в «земле Трояни». Круг ассоциаций автора «Слова» с Троянской войной полностью замыкается. И мы, вслед за П. П. Вяземским и его последователями, можем, теперь уже с полным основанием, утверждать, что создатель «Слова о полку Игореве» соотносил свой рассказ с историей Трои.

Но почему же автор «Слова» так настойчиво обращался к теме падения Трои? Да потому, что гибель этого города символизировала разрушение могучей империи II тыс. до н. э. — Средиземноморской Руси. Во время создания «Слова» (XII в.) Киевская Русь переживала период раздробленности. Одно из крупнейших государств в Европе, оно, однако, находилось на краю гибели. Впереди уже маячил призрак татаро-монгольского нашествия, и потому тема единения русских князей перед внешней опасностью — центральная в поэме. Пример Трои был очень показательным для русских. Он служил яркой иллюстрацией того, как разваливается русская империя: во-первых, русские объявляются врагами всех «малых народов» империи и изгоняются ими со своих национальных территорий, а во-вторых, последовательно истребляется память о самом присутствии русских на этих землях и их вкладе в хозяйственную и культурную жизнь этого национального образования. Автор «Слова» прекрасно знал о былом присутствии русских в Средиземноморье. Знали, похоже, об этом и его слушатели.

Вот теперь Украина уже не входит в состав Российского государства. Но представим, что пройдет еще тысяча лет, ведь тогда тоже, может быть, придется доказывать, что Киевскую Русь создавали русские. Историки будут говорить о присутствии в Поднепровье множества племен, говорящих на различных языках, но даже не заикнутся о ведущей роли русского народа в союзе этих племен. Вполне возможно, что в будущем возникнет в точности такая же ситуация, как и с историей Средиземноморья во II тыс. до н. э. Какие русские в Трое? Да те самые, о которых писали Гомер и безвестный автор «Слова о полку Игореве»!

Можно вводить в заблуждение одно, два, несколько поколений, но рано или поздно этот обман раскроется. Можно сколько угодно говорить, что Гомер творил исключительно на греческой почве, вдалеке от тех просторов, на которых обитали наши предки — арии. Но вот мнение двух специалистов, А. А. Алексеева и Н. М. Ботвинника (из послесловия к книге А. Н. Егунова «Гомер в русских переводах XVIII–XIX веков». М.: Индрик, 2001): «Перевод «Илиады», выполненный Гнедичем, занимает исключительное место в русской литературе. Ни одна культурно-языковая традиция в Европе не смогла с такой всеобъемлющей полнотой передать содержание и литературную форму греческого эпоса, как это сделала русская. С одной стороны, структура русского слова и просодика стиха (расположение ударений в системе стихотворных размеров — А.А.) позволили найти размер, почти без искажений передающий дикцию подлинника, с другой стороны, эстетические формы русской речи неожиданно оказались внутренне созвучны Гомеру… Идея народности, пробившаяся в язык и литературу с конца XVIII в., стала обретать реальные формы, которые нашли себе высшее воплощение в труде Гнедича. Естественная речь этого творения не допускает мысли о том, что перед нами перевод, и только это позволяет ее содержанию стать принадлежностью национальной русской культуры».

За академической бесстрастностью этого отзыва ученых скрываются, не побоимся сказать, ошеломляющие выводы. Во-первых, ни один европейский язык не может передать красоты и звучания гомеровского слога так, как русский. Но не следует ли отсюда, что русский и греческий языки наиболее близкие родственники из всех существующих? Думаем, что следует. Далее, «эстетические формы русской речи неожиданно оказались внутренне созвучны Гомеру». Почему неожиданно, если Гомер был киммерийцем, одним из наших предков?