Скелеты в оружейных шкафах. Книга третья. - [21]

- Какой график? - спросил Барыгин. - Можем уже разъехаться?

Дайми перехватила короткий заинтересованный взгляд Юлы.

- Пока нет! - ответил всем сразу Шульга. Юла сразу же успокоилась. - Уровень "зеленый" подтверждаю, но группа до особого распоряжения остается в периметре. Наверху сейчас, сами понимаете, идут политические движения, не в Швеции живем и не черепах охраняем, так что расслабляться рано. Пока отдыхайте.

Какой уж тут отдых, блин, подумала Дайми. Что-то здесь явно нечисто, просто командир не озвучивает. Ладно, подождем, наше дело маленькое - учитывать поправку на ветер и пути отхода продумывать...

Глава 15

Мамонтова хоронили в одиннадцать часов на Байковом кладбище. Тело везли из морга, так что все, кто хотел проститься с профессором, приехали сразу сюда, на край главной аллеи, где чернел прямоугольник свежевырытой могилы.

Народу собралось по рангу покойного совсем немного, человек двадцать пять. Точнее на камерах подсчитаем, подумал Шульга. Варяг и Дайми системы скрытого наблюдения поставили еще с вечера, а сейчас группа рассосалась между мраморными и гранитными памятниками. Известно, что похороны словно магнитом тянут к себе убийц: реже непосредственных исполнителей, чаще заказчиков.

Шульга присутствовал на церемонии под видом телохранителя Городецкого. Как мог изображал классического "агента секретной службы" - черный костюм, черный галстук, белая рубашка, скрывающаяся за воротом спираль, идущая от наушника. Слишком много старик изменил в его жизни, чтобы как остальные наблюдать, осторожно выглядывая из-за помпезного монумента, возведенного в честь какого-нибудь продажного министра.

Осматриваясь на местности, Шульга отметил знакомые инициалы на одном из соседних памятников. По датам жизни понял, что это один из тех, кого их группа в прошлом году отправила на тот свет. Подивившись мрачной иронии кладбищенской демократии, где соседями могли оказаться преступники и герои, судьи и приговоренные, жертвы и палачи, начал осмотр присутствующих.

Намеренно запущенный слух о том, что Орест покончил жизнь самоубийством быстро разошелся в узких кругах, так что народу пришло негусто. Из "высокопоставленных", кроме Городецкого, прикатил лишь надцатый замглавы секретариата СНБО, из старых друзей - три дряхлых, увешанных медалями, однокашника. Рядом с ветеранами скучало несколько унылых коллег - преподавателей академии, отправленных сюда явно по разнарядке, и перешептывалась стайка заматеревших учеников.

"Охраняемый" Городецкий пообнимал ветеранов, уважительно поручкался с профессурой, помурчал с выпускниками, подчеркивая, что прибыл в первую очередь, на похороны учителя.

В сторонке мялась оцепеневшая от присутствия высоких государственных людей дальняя родня Ореста. По данным, которые собрал Барыгин, какие-то двоюродные сестры и троюродные племянники. Как наследникам осиротевшей двухкомнатной квартиры в престижном номенклатурно-"чекистском" доме, им предстоит пройти тщательную проверку. Следователь сказал, что бытовую версию упускать непрофессионально, по статистике нет такого преступления, на которое народ не идет ради дорогого жилья.

Не успел Городецкий перейти к родственникам, как разрозненные группки зашевелились - к участку плавно подкатывал черный Мерседес-катафалк.

Машина остановилась. Вынырнувшие, словно из-под земли, служители в синих комбинезонах вытянули дорогой ореховый гроб с хромированными ручками, перенесли, опустили на подставку у края могилы.

Мамонтов был атеистом, да и служба, которую он представлял, не отличалась религиозностью, так что панихида была заказана строго гражданская.

Вел церемонию профессиональный распорядитель, солидный седой мужик. Сперва он выдал сдержанную речь. Перечислил основные этапы жизни усопшего. О том, что Орест в конце восьмидесятых воевал в Карабахе, Шульга не знал. Затем, не сверяясь с бумажкой и не перепутав имен, ведущий предоставил слово по очереди представителям всех групп.

"Спи спокойно", "невосполнимая утрата", "нам будет тебя не хватать" - обычная ритуальная банальщина. Шульга, вглядываясь в лица, пропускал ее мимо ушей. Со своим боевым и профессиональным опытом он давно уже перестал воспринимать чужую смерть как трагедию. Но когда он за спиной Городецкого, вроде как протокольно прикрывая охраняемую персону, подошел к гробу почти вплотную и глянул на спокойное, хорошо загримированное лицо старика, в душе закипела ярость. Кому понадобилось его устранять? Впрочем - неважно, кем бы ни был, он уже труп.

К облегчению Шульги, чудовищного духового оркестра с депрессивным Шопеном, каким любят грешить провинциальные устроители, на этих похоронах не было. Гроб в могилу опускали под запись, льющуюся из припрятанной под кустами дорогой аудиосистемы. Музыка, одновременно мрачная и возвышенная, была к месту и стала достойным завершением церемонии. Позже Шульга узнал, что это "Реквием" Моцарта.

После того как на холмик водрузили приготовленные венки, народ начал быстро рассасываться. Меньшая часть двинула на парковку к своим машинам, остальные, пожелавшие присутствовать на поминках, потянулись к заказанному автобусу.