Скелет в шкафу - [27]

Нелка нежно постучала в Тасину дверь.

– Тася! – тоненько затараторила она. – Тася! Я извиняюсь и за вчерашнего своего дурака, и за нас обоих сегодня, но я купила крем, а мы не сегодня-завтра съезжаем… Я еще прихватила и крем немецкий… Он более густой, но впитывается хорошо…

Нелка тараторила и тараторила на пороге, пока не стали открываться двери комнат, и Тася сказала с отчаянием:

– Да заходите уж, раз пришли.

Первое, что понял Юрай: в этой комнате беспорядка не могло быть никогда. Сказать изысканная про комнату в бараке – значит смешать к чертовой матери все понятия. Но именно это пришло ему в голову. Здесь стояли два старинных венских стула, стол был накрыт скатертью старой вязки, когда плетение кружев было сродни рисованию и несло осмысленность каждого переброса нити. Диван был тоже из старинных: кожа в мягких морщинах, дерево без блеска. В маленькой горке стояли фарфоровые пастушки и раскачивающиеся божки. Ни одной вещи из нашего времени, даже стоячая вешалка с приспособлением для зонтов прибыла сюда из каких-то дальних-дальних пределов. В хороших старинных рамах висели две фотографии. Бегущая по кромке воды девочка и девочка в веночке под «Лель, ты мой Лель». Они висели рядом, и как раз между ними змеилась трещина стены барака.

– Я не открыла еще вашу коробку, – сказала Тася, – давайте попьем чаю. У меня мягкие бублики.

– Боже! Какие красавицы! – воскликнула Нелка, глядя на фотографии. Юрай замер, ожидая ответа.

– Я делала массаж жене Красицкого, а она как раз чистила дачу от хлама. Я взяла эти фотографии из мусора.

– И не знаете, кто это? – спросил Юрай.

– Откуда же? – ответила Тася.

Чтобы соврать, достаточно языка, чтобы скрыть правду, нужно много больше. Например, надо владеть пульсирующей ямкой на шее. Это элементарно, если носишь стоячий воротничок, но, если ты раскрыт и распахнут, куда денешь этот убегающий от соглядатаев нерв, который, начинаясь в ямке, потом колотится в синенькой веточке виска и просто заходится в веке…

– Как у вас уютно! – говорит Юрай, умирая от жалости к этой страдающей в Тасе правде. Эти девочки-красавицы, конечно, ей родные. И понятны тогда отношения с Красицким. Он обидел девочек, он ими пренебрег, и уж десятое дело – сестры они Тасе, племянницы или просто знакомые. Она ему этого не простила.

Они пили чай из стаканов в подстаканниках. Тася жаловалась, что их барак в очередной раз обдурило местное начальство, не дав квартир в построенном доме.

– А барак на ладан дышит, вполне может сгореть, как ваша соседка.

Юрай рассказал про танкиста, который пришел и положил розы на пепелище.

– Теперь ему есть куда демобилизоваться, – сказала Тася. – У покойницы в Омске хорошая квартира осталась. Она сыну завещана.

– Не было бы счастья, – печально засмеялась Нелка. – Только по мне так в этой сегодняшней «выгоде смерти» заложена такая бомба для всех нас.

– Но люди же в конце концов обязаны умирать, – удивилась Тася. – А родственникам должны причитаться… Что ж тут плохого?

– Да ничего! – сказала Нелка. – Но как-то неуютно жить, если кто-то ждет твоей смерти.

– Но вам-то чего неуютиться? – спросила Тася. – У вас же детей нету?

– К сожалению, – грустно ответила Нелка.

– А у вас дочь, да? – спросил Юрай.

– Дочь. Она далеко отсюда. У нее хорошая семья и все слава богу. – И снова заколотилась ямка на шее.

Уже поднявшись и обходя стол, Юрай приблизился к фотографиям. Получалось, что он как бы знал одну из девочек… Ту, что в веночке…

– Знакомое лицо, – сказал он Тасе.

Тася пожала плечами.

Расстались хорошо, дружески, Тася даже сказала, что теперь никто просто так не приходит, а случайный гость, может, и есть самый лучший. И хозяйка какая есть, и встречает чем бог послал, а со зваными набегаешься и наломаешься.

– Тебе Лилька звонила, – крикнула одна из соседок, открыв дверь своей комнаты. – Проводишь гостей – зайди, расскажу.

– Не надо нас провожать, – сказала Нелка. – Мы добредем сами. Сегодня хорошо дышится.

– Разве в бараке есть телефон? – спросил у Нелки Юрай. – Как ты думаешь?

– Конечно, нет. Просто соседка Таси продает билеты в кассе. Ты ж не ездишь, а я тут уже всех знаю как облупленных.

– Тогда понятно, – сказал Юрай. – Я тупой. А вот девочку в веночке я действительно где-то видел, век мне свободы не видать. И самое главное, недавно…

А потом наступили совсем холодные дни. В дачке ночью было не больше девяти-десяти градусов, днем рефлектор нагревал ее до пятнадцати, но в щели дуло, в окна свистело, музыкант, который снимал квартиру Юрая, уезжать на гастроли не собирался, в общем, ситуация – хоть караул кричи. К тому же Юрай начал кашлять.

– Надо тебе ехать к маме, – решила Нелка. – Это единственный выход. Сама я перекантуюсь и без воды, а ты и маму обрадуешь, и от воспаления легких спасешься.

На том и порешили. И Нелка сказала, что завтра же вызовет маму на переговорную, объяснит ей все, а потом возьмет билет.

Юрай старался больше ходить, но как-то так получалось, что маршрут у него всегда пролегал одинаково. Он огибал дачу Красицкого и выходил на пепелище Кравцовой, оттуда ноги его вели – так складывалась дорожка – к черному месту, где была убита Ольга и похоронена ее собачка. «Спи, мой беби».