Скелет из шкафа - [23]

Словно в подтверждение слов бабушки из детского закутка показалась озадаченная голова десятилетнего мальчугана в круглых очках и умным выражением на худеньком лице. Мальчуган выглядел болезненным и тщедушным, что подчеркивали Любашины тени бордового цвета, делая его глаза воспаленными страшной болезнью. Очки увеличивали эту воспаленность, и она казалась огромной. Следом за ним оттуда показалась физиономия постарше, но с такой же боевой раскраской едва дышащего ребенка.

— Реально, предки, — серьезно сказала старшая физиономия, — не выпендривайтесь! Сами говорили, что нужно слушать старших. Я хочу отдельную комнату!

— А я хочу велосипед!

Степанида Трофимовна ласково могучей рукой засунула физиономии внуков обратно в закуток, приказав высунуться оттуда по первому требованию, когда придут гости. Желательно раздетыми, чтобы те смогли умилиться животами, прилипшими к позвоночнику.

— Но в этом возрасте все дети худые, — попыталась оправдаться Любаша.

— Да?! — Степанида Трофимовна ткнула пухлым пальцем в отпрыска. — Трофим в детстве всегда был аппетитным!

Худой как велосипед, о котором постоянно мечтал его сын, Трофим не стал спорить с матерью. Споры всегда заканчивались одинаково: мама обижалась, грозила бросить все и уехать в деревню, чем пугала Любашу, и им приходилось потакать ей во всем. Правда, чтобы быть справедливым, стоило отметить, что Степанида Трофимовна чаще находилась во вполне адекватном состоянии и, если с ней не спорили, ни с кем не ругалась. Этот раз был явно из ряда вон выходящим, отсюда ее поведение казалось неадекватным. Но получить новый дом хотелось всем.

— Все, — радостно сказала Степанида Трофимовна, когда от запаха гари в комнатах дышать стало нечем. — Пошли резать лук!

Трофим, сидя в старом шатком кресле-качалке, которое еще видело зад современника Чапаева, нервно передернул головой.

— Так держать, сынок, — похвалила его мать. — Мы им еще покажем!

Андрей Туровский, выйдя из машины, еще раз сверился с адресом, написанным на листке блокнота, посмотрел на длинную, петляющую дорогу в рытвинах и ухабах, мысленно пересчитал старые кособокие домишки и удовлетворено крякнул. Сникший от увиденного понурого пейзажа городской окраины Василий Копейкин с недовольным видом, какой обычно принимали члены жилищной комиссии комитета социальной помощи населению при очередном посещении малоимущих граждан, претендующих на бесплатное жилье, неохотно вылез следом за сыщиком.

— Приехали, — резюмировал Туровский и кивнул на обшарпанное жилище, всем своим захудалым видом требующее немедленного сноса. — Здесь проживает семья Огурцовых-Копейкиных, которая может приветливо распахнуть тебе, Василий, как родственнику, пылкие объятия.

— Я не хочу объятий, — поморщился Копейкин, — чувствую, что здесь я не в своей тарелке. И вообще, из дома странно пахнет.

— Эх, Василий, вспоминай, так пахнет бедность!

И Туровский толкнул хлипкую калитку, та, заскрипев, пропустила мужчин внутрь.

Копейкин не успел вымолвить ни слова протеста по поводу того, что ничего из увиденного он не помнит и вспоминать не собирается, как на них стремительно, бешено вращая круглыми глазенками, из песочницы выскочили два мелких бесененка и повисли — один на Копейкине, другой — на сыщике.

— Дяденьки, — залепетали они, — дайте денежку! Дайте денежку, а то кушать очень хочется. Бабуля, мы правильно говорим? Денежку дай!

Туровский отлепил детей от себя и Копейкина, сунув мальчуганам по десятке, и подтолкнул в сторону песочницы. Довольные дети умчались также стремительно, как и появились. Он отряхнул светлый льняной костюм и перевел взгляд на Василия.

— Я что, должен их помнить?!

Туровский пожал плечами и пошел к дому.

— Батюшки-светы! Батюшки-светы! Какие гости дорогие к нам пожаловали!

На крыльцо вывалилась огромных размеров пожилая дама в рваном, местами до неприличия, халате, к засаленным бокам которого прижимались две хрупкие малолетние девочки. То, что это были девочки, Туровский догадался по испуганно торчавшим косичкам. Неопрятный, замызганный вид малышек кричал о крайней нищете, в которой пребывали их родители. Они, кстати, выглядывали из-за широких плечей пожилой дамы и смущенно улыбались.

— Долгожданные вы наши! — продолжила кричать дама и полезла обниматься.

Василий Копейкин побледнел, кровь отхлынула от его лица, он был готов потерять сознание.

— А ты чего тут стоишь, эпилептик?! Марш в кресло! — скомандовала дама, обращаясь к одноглазому сыну. — Не ровен час свалится на людей добрых, совсем подорвано здоровье у человека…

Василий, приняв возглас на свой счет, вырвался из цепких объятий и ринулся в комнаты, расталкивая хозяев, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Там он снова едва не потерял сознание от едкого дыма, защипавшего моментально заслезившиеся глаза. Обессиленный, он рухнул в первое попавшееся кресло, показавшееся из всей древне-старомодной, практически убогой обстановки жилища наименее ущербным. Оно оказалось по иронии судьбы старым креслом-качалкой, не выдержало напора и развалилось на деревяшки, бросив Копейкина на скрипучий пол. Василий громыхнул полным мешком с костями и жалобно застонал, прижимая к груди какую-то деревяшку.