Сказочные повести. Выпуск седьмой - [72]
И как тогда, когда Мохнобрюх сунул кирпич под зубья шестеренок и механизм начал вращаться в обратную сторону, так и теперь, ударившись зубьями о Мохнобрюха, шестеренки закрутились в своем прежнем направлении. Как только это произошло, Ашурбод затряс головой и с испугом уставился на закрывшую город коробку. Потом перепачканными в глине руками так сдавил лицо, что по щекам поползли черные слезы.
— Что я наделал? — выкрикнул он и огромным сапогом пробил в стене дыру.
Еще не успела осесть пыль, как в пролом устремились стройные ряды кузнечиков с пиками в передних лапах. Впереди всех подпрыгивал в одном башмаке Чики-Чик и громко стучал в барабан. Муравей сбежал вниз и присоединился к ним.
Увидев подмогу, молики воспрянули духом и с двух сторон ударили по грубам. Ах, как заметались в кольце вислоносые захватчики! Они бросились спасаться в дома и подвалы, но их всюду доставали острые пики кузнечиков и светлые мечи мастеров. Сам Граб на своей лягушке не ускакал далеко. Лягушка прыгнула в бочку с позеленевшей водой и увлекла за собой Граба. От короля горбунов остался плавать на поверхности только завядший колокольчиковый колпак, вокруг которого всплывали и лопались грязные пузыри.
Увидя гибель короля, грубы начали отступать в другой угол, куда не доходил свет из каланчи и где было темно и сыро. Когда шум сражения отдалился, из бочки вынырнул Граб. Отфыркиваясь, он выбрался из нее и со всех ног бросился вон из города.
Лея видела бой и старалась удержать себя у окна. Ей было страшно вдвойне. Перед нею дрались на площади мастера с грубами, а рядом отбивался дубинкой от пауков мальчик.
— Там Чики-Чик! — вдруг крикнула Лея и протянула вперед руку.
— Молодец, Чик! — сказал Гей и оглушил дубинкой последнего паука.
Крестовик полетел вниз, ударился о крышу дома, подпрыгнул и шлепнулся на мостовую.
Мальчик выглянул в окно и заметил, как в темном углу города поднимается зарево. Отблески пожара плясали на стенах домов и по низкому потолку, нависшему над городом. Гей ничего не успел придумать, как мимо каланчи промчался черный великан.
Всю крышу вмиг порушу я, Добруша я, Добруша я!
Так кричал великан, пробегая по улицам, и скоро исчез там, где плескались языки пламени. Добруша расшатал один столб, и крыша, уже объятая пламенем, стала падать на город. Что бы произошло с Малявкинбургом, догадаться нетрудно, но Добруша уперся руками в крышу и удержал ее. Так, неся крышу над головой, он вышел за город, но там ноги его подогнулись под огромной тяжестью и он рухнул на землю. Столб пыли и дыма поднялся над великаном.
Сразу, как только не стало крыши, город наполнился солнечным светом. Ликующие молики гнали к лесу жалкие остатки войска грубов, и скоро ни одного завоевателя не осталось в Малявкинбурге. Израненные и усталые собрались молики у бассейна. Они уже знали, кому обязаны своим освобождением, и, когда из каланчи вышли Гей с Леей, радостно приветствовали их. Многие плакали и смеялись одновременно. Старый Лат обнял Лею и Гея.
— Мальчик, — сказал он. — Ты пришел к нам другом, и мы благодарим тебя. Оставайся, будь нам сыном. А мы, как и раньше, будем трудиться, но теперь под руками у нас всегда будет лежать оружие, потому что надо не только уметь дружить и делиться радостью, но и защищать радость и дружбу.
— Да будет так! — хором сказали молики.
— Молики! — продолжал старый Лат. — Не надо горевать, что мы научились плакать. Слезы тоже не всегда бывают горькими. Вот как сейчас. — И мастер вытер мокрые глаза.
Все уцелевшие мастера собрались за городом возле огромной кучи золы, из которой торчали обгоревшие прутья. Долго искали молики хоть что-нибудь, что осталось от резинового великана, но ничего, кроме сплавившихся шестеренок, не нашли.
Несколько дней мастера приводили в порядок свой город. Они соскоблили со стен домов плесень и заново покрасили их белой краской, вычистили бассейн и налили в него чистой воды. И опять город зажил прежней жизнью. Уже ничто не напоминало моликам о грозном нашествии грубов. Все реже и реже доносилось из леса тоскливое «ку-ку!». Это потерявший хозяев кукушонок летал и все не мог найти на земле родного пристанища. Теперь подходы к городу охраняли кузнечики во главе со своим храбрым Чики-Чиком. Он уже давно щеголял в новой паре золотых башмаков. Муравью старый Лат выковал взамен сломанной челюсти новую — из звонкого серебра. Теперь Мураш руководил постройкой муравьиного города, воздвигаемого бывшими рабами-муравьями рядом с городом мастеров. Наполненные трудом и заботами, дни проходили быстро, но все чаще поднимался Гей на пожарную каланчу и подолгу смотрел в ту сторону, откуда пришли они с другом Мурашем в город мастеров. Ведь там была его родина. И как ни старались молики развлечь Гея, он с каждым новым днем становился все грустнее и задумчивее. Старый Лат понял: не удержать им мальчика ни лаской ни силой. Родная земля зовет его, а разве есть на свете любовь сильнее любви к родине?
И вот пришел этот день, когда Гей попросил Дата, чтобы все мастера собрались на площади. Глашатаи объявили его просьбу, трубя в звонкие трубы, и молики начали сходиться на площадь. Там, у бассейна, их ждал Гей. Рядом с ним находился Мураш. Его новая челюсть сверкала, отбрасывая по сторонам солнечных зайчиков.
