Сказки Золотого века - [23]

- Хорошо. Я тоже ими доволен, - снова милостиво заговорил с композитором государь. - По-русски поют, а музыка не хуже итальянской, а? Жуковский уверяет, что это будет первая русская национальная опера, хотя опера под таким же названием "Иван Сусанин" уже была.

- Да, ваше величество, опера нашего почтенного капельмейстера, который ставит мою оперу с присущим ему усердием.

- Знаю.

- Ваше величество, переменить название?

- А как бы оно могло звучать?

- "Смерть за царя", ваше величество, - Глинка уже подумывал о перемене названия в связи с посвящением оперы государю императору. - Прошу дозволения мою оперу посвятить вашему величеству.

- "Смерть за царя"?

- Иван Сусанин принял смерть за юного царя и отечество.

- Название правильное, но весьма резкое. Не лучше ли "Жизнь за царя"?

- Ваше величество, безусловно лучше. Иван Сусанин отдал жизнь за царя и отечество. В том его слава.

Последние слова композитора прозвучали не к месту; государь император кивком головы отпустил Глинку. Он отправился домой, ощущая снова симптомы болезни. Он свыкся с названием оперы "Иван Сусанин", по имени героя, это же естественно. Среди действующих лиц нет царя, упоминается лишь малолетний царь, именно поэтому в опасности отечество. О том его музыка, вся из стихии народной, это барон Розен, придворный пиит, все время носился с мыслью возвеличения царя, имея в виду нынешнего. Глинка добрался до дома, встревоженный, - опера с новым названием звучала иначе, будто слова барона Розена задавали тон, а не его музыка, соотканная из мотивов народных песен. А это провал, это погибель!

- Что с тобой? Что стряслось? - забеспокоилась сердито Марья Петровна.

- Что? Еще не знаю.

- На тебе лица нет.

- Нет, в самом деле, нет. Надел маску. А голос мой ты узнаешь?

- Он болен, уложи в постель, - вскричала Луиза Карловна, обращаясь не к дочери, а к Якову, слуге Глинки.

Глинка слег и из-за болезни не присутствовал на последней репетиции, как водится, в костюмах, с декорацией и освещением. Он дремал, затаивая дыхание, не в силах ни о чем думать даже, точно вот-вот испустит дух. Вдруг вошел Яков и подал письмо. Князь Одоевский по окончании пробы уведомлял его, что театр был полон, из публики многие пришли на репетицию, поскольку билетов на премьеру уже отчаялись найти; он уверял, что успех первого представления не подлежит никакому сомнению. Глинка, еще не веря счастию, ожил.

4

Первое представление оперы Глинки "Жизнь за царя" было назначено на 27 ноября 1836 года. Все уже только и говорили о новой опере, разумеется, в большом свете, где являлась на раутах и балах публика премьер.

По эту пору всех занимала еще одна новость - сватовство блестящего кавалергарда барона Дантеса, теперь богатого, поскольку он был усыновлен бароном Геккерном, голландским посланником, к бесприданнице Катрин Гончаровой, сестре Натальи Николаевны Пушкиной, за которой уже с год увивался красавец-француз. Влюбленный явно в красавицу Натали, Дантес, очевидно, решил, по крайней мере, породниться с нею, связав свою жизнь с Катрин. Все это казалось весьма странно или весьма романтично.

Вместе с тем по городу распространились слухи о подметных письмах, предназначенных для Пушкина, а получали их по городской почте, недавно учрежденной, друзья его для передачи ему. Содержание их было одно и то же, но необычно: намек с упоминанием Нарышкина, жена которого была любовницей Александра I, прямо указывал на нынешнего царя, хотя ближайший повод - ухаживания барона Дантеса за женой поэта, что наблюдали все в высшем свете.

Монго-Столыпин не сразу решился сказать о слухах в отношении Пушкина Лермонтову, который воскликнул:

- Это же дуэль!

- Нет, говорят, и здесь самое удивительное, что занимает ныне весь высший свет, это сватовство барона Дантеса к свояченице Пушкина Катрин Гончаровой. Оказывается, наш француз был влюблен не в красавицу Натали, а в ее старшую сестру. Повод для дуэли отпадает.

- Что за чертовщина?

- В самом деле, загадка, которая занимает весь свет.

Загадка занимала и двор. Императрица нашла случай переговорить с Софи Бобринской, которая тотчас поняла, чем та заинтересована. С живостью, присущей ей, графиня воскликнула:

- Никогда, с тех пор как стоит свет, не поднималось такого шума, от которого содрогается воздух во всех петербургских гостиных.

- Что такое? - улыбнулась императрица.

- Разве вы не слыхали? Барон Дантес, или его надо называть, барон Геккерн, женится! Вот событие, которое поглощает всех и будоражит стоустную молву.

- И меня это занимает. Я так хотела бы узнать у вас подробности невероятной женитьбы Дантеса, неужели причиною явилось анонимное письмо? - императрица задумалась. - Что это - великодушие или жертва?

- Чье великодушие? Чья жертва? В том-то вся тайна, - графиня одушевилась. - Да, это решенный брак сегодня, какой навряд ли состоится завтра.

- Как же так?! - крайнее изумление императрицы обрадовало графиню, они на равных удивлялись чему-то.

- Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, черной и бедной сестре белолицей, поэтической красавицы, жены Пушкина! Разве это серьезно?

- Нет, Софи, не спрашивайте у меня, а рассказывайте. Вы ведь всегда все знаете, - взмолилась императрица, она знала всех участников этой истории: и красавца Дантеса, кавалергарда, и фрейлину Гончарову, и жену Пушкина, - любопытство ее, как и всякой женщины, было возбуждено.